Экономика творчества в XXI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий

«Разделять толпу»: искусство, по мнению Розенберга, обращается к каждому из нас как к индивиду. «По этой каменистой дороге к настоящему, – говорит он, имея в виду более точное восприятие реальности, – можно идти только… по одному». Перефразируя Джеймса Болдуина, искусство должно говорить тебе, не что ты есть, а кто ты есть. Ну или мы привыкли так считать. Искусство модерна – относящееся ко второй парадигме, и в меньшей степени к третьей, – создавалось для современного «я». Это «я», основанное на – и завидующее – своей обособленности и уникальности, с маниакальным упорством противопоставляло себя группе. Словом, описывающем это «я», было слово «индивидуум» – термин Руссо, первого, вероятно, современного индивидуума, – в нынешнем его значении использующееся с 60-х годов XVIII века. Но это самое модернистское «я», похоже, уходит со сцены. Новое «я» – назовем его цифровым – определяет себя через ассоциацию с группой. Оно сетевое, а не отдельное; публичное, а не закрытое. Оно хочет знать, на что похоже и кому нравится.

* * *

Сила сетевой аудитории нигде так не очевидна, как в сфере критики. Одним из наиболее заметных аспектов искусства в цифровую эпоху является нивелирование экспертного мнения и рост популистских альтернатив: блоги, рейтинги, темы для комментариев, зрительские обзоры; Twitter, Facebook, YouTube. Профессиональный критик – элитарист, привратник – олицетворяет собой все то, что кажется неправильным в старой системе.

Как член этого сообщества я, как ни странно, не буду притворяться беспристрастным по данному вопросу. Кроме того, у меня есть внятные представления о том, что может предложить профессиональная критика. Эксперты, безусловно, иногда давили на элитарность всеми возможными и невозможными способами, усиливая социальную предвзятость, игнорируя художников из маргинализированных групп. Также они, безусловно, бывали ретроградами, не признавая оригинальные таланты. Но самое главное в профессиональных критиках – это то, что если они действительно хороши, то их мнение – это не просто личные предпочтения или ситуативная реакция. Они информированы – а значит, их мнение формировалось на знании искусства: его истории, методов, возможностей, пиковых моментов (вот почему некоторые из лучших отзывов были написаны самими художниками). Профессиональный критик вряд ли станет облизывать свежую литературную сенсацию, называя автора новым Толстым лишь потому, что сам прочел Толстого. Эксперты говорят за себя, но они также выступают – или пытаются выступать – от имени чего-то большего, чем они сами: от ценностей и идеалов, от прошлого и будущего, от имени самого искусства.

Именно поэтому лучшие профессиональные критики, далекие от удушения оригинального таланта, часто первыми признают его и играют решающую роль в его продвижении – как это сделали Клемент Гринберг для Джексона Поллока, Арлин Кроче для Марка Морриса, Льюис Мамфорд (спустя много лет после смерти романиста) для Германа Мелвилла. Они могут осознать ценность экспериментальной работы, которая околдовывает или злит аудиторию, – ведь они более отчетливо видят ее глубокую связь с ранними достижениями. Они доверяют своему собственному суждению – а значит, готовы не только поставить на карту смелое утверждение, но и изменить свое мнение, удивляться новому и учиться у него. Популярная точка зрения имеет тенденцию быть консервативной; революции вкуса почти всегда возглавляются экспертами. «Критики с ослепительным послужным списком, – пишет арт-критик Дэйв Хики, – были готовы ставить на кон свою репутацию, рисковать и делать публичные ставки на ценность и долговечность проблемных произведений искусства». Экспертное высказывание выступает противовесом рыночным силам. Критики не просто открывают талант, порой достаточно оригинальный, они часто поддерживают его в течение многих лет пренебрежительного отношения аудитории. «Есть целые поколения художников, – пишет Хики, – которых в их нищие времена уважение профессионального сообщества поддержало бы лучше, чем собственно деньги».