Эксельсиор. Вакуумный дебют.

Гость усмехнувшись ответил:

— Нет, я интересуюсь никелированной кроватью с тумбочкой, — ответ был верен.

— Назовите свой код, — хозяин дома следовал процедуре, а когда код был подтвержден протокольным приложением, уточнил, — вас прислал Ясень?

— Не совсем, вернее сказать, это я даю указания руководителям начальников командиров Ясеня, — добродушно ответил гость, — позвольте представиться, Прокоп Волин, — гость протянул руку для пожатия.

Пытаясь осознать возможную иерархию служб безопасности и оценить звание гостя, Максим Андреевич отвлёкся и рассеяно переспросил:

— Прокоп?

— Согласен, редкое имя, — признал гость, — дед был сапёром, в честь него назвали.

— Что-то произошло? — озадачено уточнил хозяин, выпуская руку гостя из твёрдого рукопожатия.

— Что-то всегда происходит, — дипломатично ответил Волин, — давайте побеседуем, очень кстати, у вас нашёлся неплохой чай.

Всё началось на конференции физиков в Триесте, хотя, нет, всё началось раньше, со знаменитого доклада Йоргена Курца в Марселе.

Когда мир узнал о фогелях, многое переменилось, особенно в физике, фогели открывали дверь в иную физику, физику с ответами, не удивительно, что все последующие исследования были сосредоточены на «поющих атомах». Однако начальная эйфория постепенно сменилась пессимизмом, фуги были слишком сложны для понимания, годы исследований по всему миру не позволили продвинутся сколько-нибудь значимо. Научный прогресс застопорился, все талантливые учёные потеряли интерес к иным исследованиям, день ото дня посылая запросы к монадам, которые охотно делились информацией, просто лавиной данных, сложность которых была не по зубам ни людям, ни самым передовым системам сбора и анализа больших данных. Почти целое десятилетие не было сделано заметных открытий в области физики, не только той, что касалась фогелей, а всей науки в целом, таков итог, когда почти весь научный мир погнался за стаей неуловимых «птичек».

Всегда подозрительные политики трактовали это по своему, они предположили, что исследования в других странах продвигаются более результативно, открытия есть, но они насколько значимы, что ими не спешат делиться, куя в тайных лабораториях новое сверхоружие. Научный шпионаж получил невиданный размах, каждого учёного многократно проверяли на лояльность, в каждом студенте подозревали иностранного агента. Опасаясь раскрыть свою слабость в научном прогрессе, политики допускали слив информации о мнимых успехах своих стран в исследовании монад, это ещё больше подстёгивало усердие конкурентов и давало новую почву для взаимных подозрений.

В такой обстановке научные конференции всё больше напоминали шпионские рауты с участием учёных. Девятнадцать лет назад, на конференции в Триесте, перспективному учёному Графитову позволили сделать доклад об эффективной генерации изолированного мононуклонного фогеля. Служба научной контрразведки изрядно кастрировала его работу, но оставила достаточно материала, чтобы связно изложить часть идей. По пути на конференцию Максим был горд собою, полагая, что значимость его работы важнее конспирации. Однако, по мере доклада и общения с коллегами из разных стран, учёный быстро осознал, почему ему разрешили рассказать о своей работе. По мнению аналитиков разведки, схожие результаты уже были достигнуты в других странах, ничего нового доклад не раскроет, но создаст видимость приоритета России в этих исследованиях.

Молодой амбициозный учёный был подавлен своим прозрением, поэтому во время неформального вечера на закрытии конференции, он пытался доказать значимость свой работы, в итоге выложил коллегам намного больше, чем ему было позволено. Слово за слово, среди физиков развернулась бурная дискуссия, учёные были опьянены возможностью обсуждать проблемы своей науки открыто, здесь стоит упомянуть об окрыляющем действии местного проссеко, но оно скорее служило катализатором открытости, чем её причиной. Та часть участников вечера, которая должна была следить за настоящими учёными, пыталась свернуть обсуждение, урезонить подопечных, но безуспешно — гостеприимный Триест в эту ночь услышал немало тайн и государственных секретов.

Когда Графитов вернулся в Москву, его собирались уволить и отстранить от научной работы, но среди физиков он приобрёл авторитет учёного, для которого наука важнее карьеры, весь научный мир приготовился к показательным репрессиям к зачинщику знаменитого «Триестского чаепития». Вопрос обсуждался на самом высшем уровне, Москва решила, что расправа над «свободным учёным» плохо скажется на государственном имидже, поэтому с Максимом обошлись предельно мягко: отправили в Новосибирск и даже выделили небольшое финансирование, естественно об экспериментальной работе можно было забыть — доступ к фогельным станциям и монадным генераторам ему был закрыт, поэтому с того момента он стал чистым теоретиком.