Эксгумация

Шапка «Миррор» огромными буквами: Ребенок Виты. Эксклюзивный материал «Миррор».

Подпись: Шила Барроуз.

Моей фотографии на первой полосе не было — ее приберегли для снимка Лили «по-матерински» рядом с фотографией Алана, на которой он в своем обычном пальто быстро, не глядя по сторонам, куда-то шел.

Да!

Я просмотрел другие таблоиды. Кое-где промелькнули ни на чем не основанные предположения, но Шилу никто не переплюнул. Я снова взялся за «Миррор». Около фамилии автора в начале статьи была помещена фотография Шилы: завивка по моде рабочего класса и улыбка, выражающая надежду на лучшее. Идеально и совсем не похоже на Шилу. Я заглянул на следующие страницы: пересказ истории убийства с использованием фрагментов других статей; напоминание об Азифе (с упреком в его адрес: почему он не сказал нам о ребенке, если знал об этом?). Как Шила и обещала, она написала обо мне с симпатией и ни разу напрямую не сослалась на меня.

— Это просто ужасно, — сказала продавщица газет. — Ужасно.

— Да, — согласился я, — вы правы.

— Такая молодая и красивая…

— Да уж…

— А вам просто повезло…

Затевать с ней спор мне не хотелось.

Шила напирала в основном на беременность и, насколько могла, затушевывала вопрос об отцовстве. На Алана они должны были наброситься на следующий день, как и в случае с Азифом. К счастью, она представила дело так, что полиция выглядела в наихудшем свете. Статья заканчивалась требованием к Скотланд-Ярду рассказать, кто был отцом ребенка. Сделать такое заявление в интересах общества.

Чтобы немного изменить внешность, я отправился в ближайшую парикмахерскую и постригся наголо. Я также решил не бриться.

На стеклянном столике позади кресел лежал развернутый экземпляр «Миррор». Парикмахер ничего не сказал, но я всем нутром ощущал его деланное безразличие к моей персоне.

Я рассудил, что не только таблоиды, но и полиция захочет разыскать меня и допросить по поводу поджога. Если я не заявлю о случившемся, это будет выглядеть крайне подозрительно. Они даже могут подумать, что я сам сжег свой дом.

В тот день, когда Психея и Энн-Мари познакомились у меня дома, они довольно долго проговорили. Я, конечно, не знал, насколько они успели сблизиться и что рассказали друг другу. Впрочем, можно было ожидать, что в случае необходимости Психея найдет адрес Энн-Мари — по телефонному справочнику или через модельное агентство. Мне было интересно, сколько времени это займет после моего исчезновения.

Вернувшись от парикмахера, я показал Энн-Мари первую полосу «Миррор».

— Зачем ты сбрил волосы?

— Мне просто надоела старая прическа.

Энн-Мари осознала смысл заголовка.

— Черт, — сказала она. — И давно ты об этом узнал?

— Некоторое время назад.

— Почему же ты мне не сказал? — заныла она. — Почему ты никогда мне ничего не рассказываешь?

— Это было не так уж важно.

Она меня не слушала. Она медленно опустилась на диван и стала читать все статьи от начала до конца.

Следующие несколько минут она не проронила ни слова, только шелестела страницами.

Зазвонил телефон. Энн-Мари потянулась к трубке.

— Не снимай трубку, — сказал я. — Плохо уже то, что он не отключен.

— Но ведь это может быть кто угодно.

— Если ты снимешь трубку, они будут знать, что мы здесь — что здесь кто-то есть, — и мы не сможем вернуться сюда по крайней мере неделю.

— Ты о ком?

— О папарацци — журналистах и фотографах. На меня откроется сезон охоты.

— Ты что-то не очень расстраиваешься по этому поводу.

— Так было задумано.

— Нет, что-то здесь не так, — сказала она.

Телефон перестал звонить, а затем зазвонил снова. Энн-Мари сняла трубку раньше, чем я успел к нему подойти.

— Алло, — сказала она, после чего передала трубку мне. — Это тебя.

— Кто это? — шепотом спросил я.

— А кто это? — спросила Энн-Мари в трубку.

Я услышал голос в трубке:

— Джозефин Айриш.

Взяв трубку у Энн-Мари, я сказал:

— Прости, Джозефин, но я сейчас не могу разговаривать.

— Мне нужно тебя увидеть, — заявила она. — Мне есть что рассказать тебе.

— Я очень занят.

— Об Алане.

Это меня заинтересовало.

— Я тебе позвоню.

— В прошлый раз ты обещал то же самое.

— Я позвоню обязательно.

Я положил трубку, поглядывая на Энн-Мари. Она благоразумно воздержалась от вопросов. Ей и без того было ясно, что я занимался какими-то делами за ее спиной. Звонок от матери Лили, особенно в день, когда Лили снова появилась в газетах, не добавлял к ее подозрениям ничего особенно нового.

— Это было очень глупо, — сказал я.

— Хватит считать меня дурой.

Телефон опять зазвонил.

— Нам нужно ехать к тебе, — сказал я. — Здесь оставаться нельзя.

Она надулась, но пошла собираться.

78

Насколько я мог судить, по дороге из Ноттинг-Хилла в Челси за нами никто не следил. Энн-Мари молчала большую часть пути. Для меня было важно постараться убедить ее, что я по-прежнему ей доверяю. Я хотел объяснить, почему я реагировал так нервно, по крайней мере, с ее точки зрения.

— Послушай, журналисты никогда не паслись у твоих дверей, и ты не знаешь, что это такое.