Экскалибур

— Не пристало мне советовать лордам, — отозвался Талиесин. Он обернулся, улыбнулся мне, и я внезапно осознал, как холодны его глубоко посаженные глаза. — Мне дела нет, господин, выживешь ты или умрешь, ибо я певец, и ты моя песня, но признаюсь, до поры я следую за тобой, чтобы отыскать мелодию и изменить ее, коли понадобится. Мерлин попросил меня об этом, и я выполню его наказ, но думается, он спасает тебя от одной угрозы только того ради, чтобы подвергнуть опасности более великой.

— В твоих словах нет смысла, — хрипло выговорил я.

— Есть, господин, просто ни ты, ни я его еще не постигли. Верь мне: однажды смысл прояснится. — Голос его звучал спокойно и безмятежно, но мои страхи были мрачны, что тучи в небе, и буйны, как море под нами. Я тронул надежную рукоять Хьюэлбейна, помолился Манавидану и сказал себе, что предостережение Талиесина — это просто сон, сон и ничего больше, а сны убить не могут.

Могут. Еще как могут. Где-то в Британии, в своем темном укрывище, Нимуэ пустила в ход Котел Клиддно Эйдина и взболтала наши сны до кошмарного варева.

Балиг высадил нас на побережье Думнонии. Талиесин весело распрощался со мной и зашагал в дюны. Длинные ноги быстро несли его прочь.

— Ты хоть знаешь, куда идешь? — крикнул я ему вслед.

— Узнаю, когда доберусь, господин, — откликнулся он и исчез.

Мы облачились в доспехи. Парадное снаряжение я с собою не брал: взял лишь старый, удобный нагрудник и видавший виды шлем. Перебросил щит за спину, сжал в руке копье и двинулся вслед за Талиесином в глубь острова.

— Ты знаешь, где мы, господин? — воззвал Эахерн.

— Более-менее, — заверил я. Впереди, сквозь завесу дождя, я различал гряду холмов. — Обойдем их с юга — и мы в Дун Карике.

— Пойдем под знаменем, господин? — спросил Эахерн. Вместо моего звездного стяга мы привезли с собой знамя Гвидра: думнонийский дракон обвивался на нем вокруг Артурова медведя. Но я решил, незачем его разворачивать. Хлопающее на ветру полотнище изрядно мешает передвижению, и, кроме того, одиннадцать копейщиков под великолепным боевым стягом — зрелище скорее нелепое, нежели внушительное. Так что я решил подождать, пока к нашему маленькому отряду не присоединятся люди Иссы, а тогда уже торжественно развернуть знамя на длинном древке.

Мы отыскали тропку через дюны и вышли по ней через заросли колючего терновника и орешника к жалкой деревушке из шести хижин. При виде нас люди разбежались, осталась лишь согбенная, хромая старуха. Не в силах последовать за прочими, она осела на землю и вызывающе плюнула при нашем приближении.

— Здесь вам взять нечего, — прокаркала она, — ничегошеньки у нас нет, кроме разве навозных куч. Навозные кучи и голод, благородные господа, вот и все, чем мы богаты.

Я опустился на траву рядом с нею.

— Нам ничего не нужно, — заверил я, — только вести.

— Вести? — Само это слово было ей внове.

— Ты знаешь, кто твой король? — мягко спросил ее я.

— Утер, господин, — сообщила она. — Высокий, могучий. Точно бог!

Ясно было, что никакими новостями в деревушке мы не разживемся, во всяком случае осмысленными. Мы пошли дальше, останавливаясь только того ради, чтобы подкрепиться хлебом и сушеным мясом из своих походных запасов. Я был в своей собственной стране, однако не мог избавиться от странного ощущения — словно иду по вражьей земле, — и я выбранил себя за то, что прислушался к туманным предостережениям Талиесина. И все же я по-прежнему держался тайных лесных троп и с наступлением вечера увел маленький отряд через буковый лесок повыше в холмы: оттуда мы бы заметили чужих копейщиков, буде они случатся поблизости. Вокруг не обнаружилось ни души. Далеко на юге случайный луч заходящего солнца пронзил облачную гряду и коснулся Тора на Инис Видрине — и вершина сверкнула яркой зеленью.

Костра мы разводить не стали. Просто улеглись и заснули под буками, а поутру проснулись иззябшие и закоченелые. Мы зашагали на восток, хоронясь под голыми деревьями, а внизу, под нами, среди вязкой грязи полей мужчины пахали, с трудом прокладывая борозду за бороздой, женщины сеяли, а детишки с визгом бегали взад-вперед, отпугивая птиц от драгоценного зерна.

— Я так в Ирландии развлекался, — сказал Эахерн. — Почитай что все детство птиц гонял.

— Да приколотил бы ворону к плугу, вот и вся недолга, — подсказал кто-то из копейщиков.

— Или вот еще хороший способ: повесить по вороне на каждом дереве близ поля, — предложил второй.

— Помочь не поможет, зато на душе приятно, — вклинился третий.

Мы шли по узкой тропке между высокими изгородями. Кусты и деревья еще не оделись листвой, и гнезда маячили на виду; сороки и сойки деловито воровали яйца и при нашем приближении поднимали протестующий ор.

— Местные небось уже поняли, что мы здесь, господин, — промолвил Эахерн. — Пусть нас и не видно, да скрываться толку нет: сойки вопят так, что разве глухой не услышит.