Экскалибур

— Думаю, Мэуриг даст Кунегласу пройти, — промолвил Эмрис. — Мэуриг ни с кем не хочет воевать. Он хочет только мира.

— Все мы хотим мира, — возразил я. — Но если Думнония падет, следующим под ударом саксонских клинков окажется Гвент.

— Мэуриг уверяет, что нет, — отозвался епископ. — Он предлагает убежище всем христианам Думнонии, что хотели бы избежать войны.

Скверные новости! Теперь любому трусу, у которого духу не хватает сойтись лицом к лицу с Эллой и Кердиком, достаточно всего-то навсего объявить себя христианином — и он сможет укрыться во владениях Мэурига.

— Неужто он вправду верит, что Бог защитит его? — спросил я у Эмриса.

— Надо думать, так, господин, ибо зачем же тогда Бог? Но у Бога, безусловно, могут быть свои представления на этот счет. Читать Его помыслы куда как непросто. — Епископ уже согрелся настолько, чтобы рискнуть стряхнуть с плеч медвежий плащ. Под ним обнаружилась куртка из овчины. Эмрис запустил руку под куртку, я подумал, вошь укусила, но нет: он извлек пергаментный свиток, перевязанный лентой и запечатанный воском. — Артур прислал мне из Деметии, — сказал он, вручая пергамент мне, — и велел, чтобы ты доставил послание принцессе Гвиневере.

— Непременно, — кивнул я, забирая свиток. Должен признаться, у меня руки чесались взломать печать и прочесть письмо, но я стойко выдержал искушение. — Ты знаешь, о чем там идет речь? — спросил я епископа.

— Увы, нет, господин, — ответил Эмрис, отводя глаза. Я немедленно заподозрил, что старикан взломал-таки печать и знал содержание свитка, да только не хотел признаваться в мелком грешке. — Наверняка ничего важного, — заверил епископ, — но Артур особо оговорил, что она должна получить письмо до солнцестояния. То есть до Артурова возвращения.

— А зачем он поехал в Деметию? — полюбопытствовала Кайнвин.

— Не иначе, хотел своими глазами убедиться, что Черные щиты и впрямь выступят весной на войну, — отозвался епископ, но как-то уклончиво. Наверняка в послании содержалась истинная причина поездки Артура к Энгусу Макайрему, но Эмрис секрета не выдал — иначе пришлось бы признаваться, что он взломал-таки печать.

На следующий день я поскакал в Инис Видрин. До обители было рукой подать, но дорога заняла все утро: кое-где мне приходилось спешиваться и вести коня и мула в поводу через сугробы. Мул вез на себе дюжину волчьих шкур — тех самых, что прислал нам Кунеглас, — и они оказались желанным подарком, ибо деревянные стены Гвиневериной темницы пестрели щелями, и в покои со свистом задувал ветер. Когда я вошел, пленница сидела на корточках у очага, пылавшего в центре комнаты. Сообщили о моем прибытии; она встала и отослала обеих прислужниц на кухню.

— Я и то подумываю, а не сделаться ли мне судомойкой, — промолвила она. — В кухне хотя бы тепло, зато от христианских ханжей проходу нет. Эти и яйца не разобьют без того, чтобы не восхвалить своего Бога, будь он неладен. — Гвиневера зябко повела хрупкими плечами и поплотнее закуталась в плащ. — Вот римляне умели поддерживать в доме тепло, а мы, похоже, это искусство утратили.

— Кайнвин шлет тебе подарок, госпожа, — сказал я, сбрасывая шкуры на пол.

— Поблагодари ее от меня, — проговорила Гвиневера и, невзирая на холод, подошла к окну и распахнула ставни, впуская в комнату свет дня. Под порывом студеного ветра пламя заметалось из стороны в сторону, к почерневшим балкам взвились искры. На Гвиневере был плащ из плотной бурой шерсти. Лицо ее заметно побледнело, но надменные черты и зеленые глаза ничуть не утратили былой властности и гордости. — Я ждала тебя раньше, — упрекнула она.

— Времена нынче непростые, госпожа, — отозвался я, оправдываясь за долгое отсутствие.

— Я хочу знать, Дерфель, что произошло на Май Дуне, — потребовала Гвиневера.

— Я расскажу, госпожа, но сперва мне велено вручить тебе вот это.

Из поясного кошеля я извлек Артуров свиток и передал его Гвиневере. Она сорвала ленту, ногтем поддела печать, развернула пергамент. Прочла его в резком отсвете, что отбрасывали в окно снега. Лицо ее напряглось, но другой реакции не последовало. Она вроде бы перечла письмо дважды, затем свернула его и небрежно отшвырнула на деревянный сундук.

— Так расскажи мне про Май Дун, — повторила она.

— А много ли тебе уже известно?

— Я знаю только то, что Моргана считает нужным мне сообщить, а от этой стервы ничего, кроме так называемых откровений ее жалкого Бога, не дождешься. — Говорила Гвиневера достаточно громко — на случай, если нас кто подслушивает.

— Сомневаюсь, что Морганин Бог остался разочарован, — заметил я и поведал ей обо всем, что случилось в канун Самайна, ничего не утаивая. Когда я закончил, она не проронила ни слова — просто глядела в окно на заснеженный двор, где с дюжину закаленных паломников преклоняли колена перед священным тернием. Я подбросил в огонь дров из поленницы у стены.

— Стало быть, Нимуэ увезла Гвидра на вершину холма? — переспросила Гвиневера.

— Она прислала за ним воинов из числа Черных щитов. Они-то мальчика и похитили. Прямо скажем, дело нехитрое.