Экскалибур

– Тогда тебя убью я, – объявил он и неловко замахнулся на меня мечом. Я увернулся от удара, Элла рванулся следом, споткнулся и чуть не упал. Он остановился, хватая ртом воздух и не сводя с меня глаз. – Ради твоей матери, Дерфель, – взмолился он, – или ты оставишь меня умирать на земле, точно пса? Неужто ты мне откажешь? – Король вновь занес меч, и на сей раз напряжение оказалось ему не по силам, и он зашатался, на глазах у него выступили слезы, и я понял: то, как именно он примет смерть, для Эллы и впрямь важно, более чем важно. Король заставил себя выпрямиться и, поднатужившись, поднял меч. На левом боку проступила свежая кровь, взор потускнел; глядя мне прямо в лицо, глаза в глаза, он в последний раз шагнул вперед и сделал слабый выпад, целя мне в живот.

Прости меня, Господи, но я ударил – ударил копьем снизу вверх. Я вложил в удар всю свою силу и всю свою тяжесть, и массивное острие приняло на себя вес падающего тела и удержало его в прямом положении, и пробило ребра, и вошло глубоко в сердце. Элла содрогнулся, в лице его проступила мрачная решимость, и на краткое мгновение мне почудилось, что он пытается поднять меч для последнего удара, но тут же я понял: он просто хочет убедиться, что раненая правая рука крепко вцепилась в рукоять меча. А затем он упал – но умер еще до того, как коснулся земли, а меч свой, иззубренный, окровавленный меч, он по-прежнему сжимал в руке мертвой хваткой. Над саксонским строем пронесся стон. Многие плакали.

– Дерфель? – окликнула меня Игрейна. – Дерфель!

– Госпожа?

– Ты задремал, – упрекнула она.

– Это все старость, милая госпожа, – отозвался я, – просто старость.

– Итак, Элла погиб в битве, – гнула свое она, – а Ланселот?

– Все в свой срок, – твердо объявил я.

– Расскажи сейчас! – настаивала она.

– Я же сказал, госпожа, все в свой срок, – повторил я. – Терпеть не могу историй, в которых конец опережает начало.

На миг мне показалось было, что Игрейна просто так не отступится, но она лишь вздохнула, раздосадованная моим упрямством, и перешла к следующему неотвеченному вопросу по списку:

– А что сталось с саксонским защитником, Лиовой?

– Он умер, – отозвался я. – Умер ужасной смертью.

– Славно! – обрадовалась она. В глазах ее вспыхнул живой интерес. – Расскажи!

– От недуга, госпожа. В паху у него образовалась опухоль, так что и не сесть, и не лечь, и даже стоять ему было мучительно больно. Лиова худел на глазах и наконец умер, весь в поту и в ознобе. Так нам рассказывали.

– Значит, Лиова вовсе не погиб при Минидд-Баддоне? – вознегодовала Игрейна.

– Он бежал вместе с Кердиком.

Игрейна недовольно пожала плечами, как если бы, упустив саксонского защитника, мы не оправдали ее надежд.

– Но барды… – промолвила она, и я застонал, ибо всякий раз, когда моя королева упоминает про бардов, я знаю, что мне вот-вот предъявят их версию событий, каковую Игрейна неизменно предпочитает моей, хотя история создавалась у меня на глазах, а барды в ту пору еще и на свет-то не родились. – Барды, – повторила королева твердо, пропустив мимо ушей мой протестующий стон, – все сходятся на том, что битва Кунегласа с Лиовой длилась почти все утро, и Кунеглас сразил шестерых поединщиков, прежде чем ему нанесли предательский удар сзади.

– Слыхал я эти песни, – сдержанно проговорил я.

– И что же? – сверкнула глазами она. Кунеглас приходился дедом ее мужу, и на карту была поставлена фамильная гордость. – Что ты на это скажешь?

– Я там был, госпожа, – просто сказал я.

– У тебя стариковская память, Дерфель, – недовольно буркнула она.

Не сомневаюсь, что когда Дафидд, судейский писарь, что перекладывает мои пергаменты на язык бриттов, дойдет до рассказа о гибели Кунегласа, он перекроит его, подстраиваясь под вкусы моей госпожи. Почему бы, собственно, и нет? Кунеглас был героем, и нет в том дурного, если в историю он войдет как великий воин, хотя на самом-то деле солдат из него был никудышный. Кунеглас был достойным человеком – разумным и мудрым не по годам, но не из тех, в ком взыграет сердце, стоит сжать в руке древко копья. Его смерть явилась трагедией Минидд-Баддона, но трагедии этой в опьянении победы никто особо не оценил. Мы предали его огню прямо там, на поле битвы, и погребальный костер пылал три дня и три ночи, а на рассвете последнего дня, когда пламя догорело, остались лишь угли да расплавленные остатки Кунегласова доспеха, мы собрались вокруг кострища и спели песнь смерти Верлинна. А еще мы убили два десятка саксонских пленников и послали их души сопроводить Кунегласа с почестями в Иной мир. Помню, я еще подумал, как хорошо для моей милой Диан, что ее дядя прошел по мосту из мечей и теперь составит ей компанию под сенью башен Аннуина.

– Ну а Артур? – жадно полюбопытствовала Игрейна. – Он побежал к Гвиневере?

– Я не видел, как они встретились, – отозвался я.

– Да какая разница, что ты видел и чего не видел, – сурово отрезала Игрейна. – Без встречи никак нельзя. – Королева поворошила ножкой груду дописанных пергаментов. – Тебе следовало описать ее, Дерфель.

– Я же сказал, меня при этой встрече не было.