Экскалибур

Кайнвин помогла мне облачиться в доспехи: одной рукой управиться с тяжелой кольчугой непросто, а застегнуть бронзовые наголенники и вовсе невозможно. Наголенники эти я захватил при Минидд-Баддоне, они защищали ноги от ударов копья из-под края щита. Справившись наконец с наголенниками и броней, я перепоясался Хьюэлбейном, и Кайнвин закрепила мне на левой руке щит.

– Туже, – велел я, непроизвольно нащупывая сквозь кольчугу крохотный бугорок – ее брошку на рубахе. Заветный талисман оберегал меня в бессчетных битвах; вот и сейчас он со мной.

– Может, они еще не нападут, – промолвила Кайнвин, покрепче затягивая щитовые ремни.

– Молись, чтобы так оно и было, – отозвался я.

– Кому молиться-то? – невесело улыбнулась она.

– Тому из богов, кому ты доверяешь превыше прочих, родная, – сказал я и поцеловал ее.

Я надел шлем, Кайнвин завязала ремешки у меня под подбородком. Вмятину, полученную при Минидд-Баддоне, давно выправили, поверх зияющей дыры приклепали новую железную пластину. Я снова поцеловал Кайнвин и опустил нащечники. Под порывом ветра волчий плюмаж свесился к прорезям для глаз; я мотнул головой, отбрасывая длинный серый хвост назад. Из всех волчьих хвостов я остался последним. Остальные либо погибли от руки Мордреда, либо ушли к Манавидану. Я – последний, и я же – последний из воинов со звездой Кайнвин на щите. Я взвесил в руке боевое копье: древко – толщиной с запястье Кайнвин, а клиновидное острие – из лучшей Морридиговой стали.

– Скоро Каддог приплывет, – ободрил я ее, – ждать уже недолго.

– Всего-то целый день, – отозвалась Кайнвин, оглянувшись на море, туда, где у илистой банки покачивалась на волнах «Придвен». Мачту уже поставили, но очень скоро вода отступит, и лодка вновь застрянет на берегу, и нам придется дожидаться прилива. По крайней мере, Каддога враг не потревожил – да и зачем бы? Подумаешь, какой-то рыбак; не затем Мордредовы люди сюда приехали. Приехали они за нами.

Было их шестьдесят или семьдесят, все – конные, и, надо думать, скакали они без остановки – уж больно быстро добрались. А теперь они ждали у начала песчаной косы, и все мы все знали: на подходе еще копейщики. В сумерках мы окажемся перед лицом целой армии, может, даже двух, ибо за копейщиками Мордреда наверняка следуют безумцы Нимуэ.

Артур сиял великолепием. Чешуйчатый доспех блестел под солнцем: среди железных пластин тут и там проглядывали языки золота. Над шлемом реяли белые гусиные перья. Снаряжал Артура обычно Хигвидд, но Хигвидд был мертв, так что на помощь пришла Гвиневера: она пристегнула узорчатые ножны Экскалибура к мужниному поясу и набросила ему на плечи белый плащ. Артур улыбнулся жене, наклонился, выслушал ее, рассмеялся, опустил нащечники. Двое воинов подсадили его в седло одного из Саграморовых коней и вручили копье и посеребренный щит, крест с которого давным-давно соскребли. Артур забрал поводья в щитовую руку и подскакал к нам.

– Зададим-ка им жару, – крикнул он Саграмору, стоявшему рядом со мной. Артур намеревался повести в атаку три десятка копейщиков, затем изобразить паническое отступление – и заманить врага в западню.

Мы оставили двадцать воинов в крепости – охранять женщин и детей, а остальные последовали за Саграмором в глубокий распадок за дюной, что выходила на взморье. Берег западнее форта, весь изрезанный лощинами и загроможденный дюнами, представлял собою настоящий лабиринт – сплошные ловушки и тупики, и лишь в самом конце косы, к востоку от форта, шагов на двести расстилалась ровная земля.

Артур дождался, пока мы спрячемся, и повел тридцать человек на запад по рифленому песку вдоль кромки прибоя. Мы схоронились под прикрытием высокой дюны. Копье я оставил в форте, решив, что в этой битве стану сражаться одним Хьюэлбейном. Саграмор тоже выбрал меч. Он горстью зачерпнул песка и принялся оттирать с изогнутого клинка пятнышко ржавчины.

– Где ты бороду потерял? – хмыкнул он.

– Обменял на жизнь Амхара.

Из-под нащечников блеснули белые зубы: Саграмор широко ухмыльнулся.

– Выгодная мена: не прогадал, – похвалил он. – А рука куда делась?

– Магия взяла.

– Ну, спасибо, что не правую. – Саграмор повернул клинок к свету, убедился, что ржавчины не осталось, наклонил голову, прислушался, но тишину нарушал только плеск волн.

– Не следовало мне приходить, – помолчав, посетовал он.

– Почему? – удивился я. Нумидиец в жизни не уклонялся от битвы.

– Они небось за мной увязались, – объяснил он, кивнув на запад, в сторону врага.

– Да они наверняка и без тебя знали, куда мы направляемся, – успокоил я нумидийца. Хотя – если, конечно, Мерлин не проговорился Нимуэ о Камланне! – скорее всего, Мордред и впрямь поставил нескольких легковооруженных всадников следить за Саграмором, и эти разведчики обнаружили наше укрытие. В любом случае судить да рядить было поздно. Люди Мордреда знали, где мы, и теперь все зависело от того, кто успеет раньше: Каддог или враг.

– Слышишь? – окликнул меня Гвидр. Он был в доспехах; на щите – Артуров медведь. Гвидр явно был как на иголках, и не диво: ему предстояла первая в жизни настоящая битва.