Экскалибур

– С дороги! – раздался позади нас голос Гвиневеры, и в нем звенело ликование. – С дороги! – крикнула она снова.

Я обернулся: ее двадцать ополченцев толкали к укреплениям две телеги из-под продовольствия. Эти громадные, неуклюжие повозки с цельными деревянными кругами вместо колес, способные задавить одним своим весом, Гвиневера дополнила еще двумя боевыми средствами. Она сняла спереди дышла и вместо них воткнула копья, а внутри повозок, вместо провианта, ныне ехал пылающий валежник. Так Гвиневера превратила телеги в пару исполинских пылающих снарядов – дабы обрушить их вниз по холму прямо на плотно сомкнутые ряды противника, а позади телег, жадные до зрелища, толпой поспешали возбужденные женщины и дети.

– Расступитесь! – заорал я своим людям. – А ну расступитесь!

Воины разом оборвали песню и бросились в разные стороны, оставляя центр укреплений без всякой защиты. А саксы были уже в каких-нибудь семидесяти-восьмидесяти шагах от нас; видя, что наш щитовой строй распался, они почуяли победу и перешли на бег.

Гвиневера прикрикнула на своих людей, чтобы поторапливались; на подмогу подоспели еще копейщики и с новыми силами навалились на чадящие телеги.

– Ну же! Вперед! – подгоняла Гвиневера. – Вперед! – (Воины, покрякивая, толкали и тянули, и телеги двигались все быстрее.) – Вперед, вперед, вперед! – взывала Гвиневера, и все новые помощники принимались выталкивать тяжелые повозки на земляной вал древнего укрепления. На краткое мгновение я испугался было, что низкая насыпь окажется непреодолимым препятствием, потому что здесь обе телеги притормозили и густой удушливый дым окутал наших людей, но Гвиневера вновь прикрикнула на копейщиков, и те, стиснув зубы, последним героическим усилием вкатили телеги на земляную стену.

– Навались! – заорала Гвиневера. – А ну навались!

Телеги на мгновение застыли и, подталкиваемые снизу, медленно, словно нехотя, стали наклоняться вперед.

– Ну же! – крикнула Гвиневера, и вот уже телеги ничто не держит, а впереди – крутой травянистый склон, а еще дальше – враги. Обессиленные помощники расступились – и две охваченные пламенем повозки покатились вниз.

Поначалу телеги двигались неспешно, но с каждой минутой они набирали скорость, и вот уже они запрыгали на ухабах и колдобинах, и горящие ветки полетели через борта во все стороны. Склон становился все круче, два массивных снаряда со свистом летели вниз: двойной груз огня и дерева с грохотом катился на устрашенный саксонский строй.

У саксов не было ни шанса. Слишком плотно сомкнутые ряды не позволяли воинам вовремя убраться с дороги, а телеги были удачно направлены – громыхающие громады неслись в дыму и пламени точнехонько в самое сердце вражеской атаки.

– Все в строй! – крикнул я своим. – Смыкайте щиты! Щиты смыкайте!

Мы спешно вернулись по местам – и тут телеги врезались в саксонский боевой порядок. Наступление уже приостановилось, кое-кто попытался вырваться из общей массы, но для тех, кто оказался на пути снарядов, спасения не было. Раздался многоголосый крик: острые копья, закрепленные на телегах спереди, вонзились в людское скопище, одна из повозок встала на дыбы, передние ее колеса подмяли под себя упавших, и она покатилась дальше, круша, опаляя и калеча всех без разбору. Под колесом захрустел чей-то щит. Вторая телега, ударив в саксонский строй, вильнула в сторону. Мгновение она балансировала на двух колесах, затем опрокинулась набок и выплеснула поток огня на саксонские ряды. Где еще недавно шагали сплоченные, вымуштрованные шеренги, теперь царили хаос, страх и паника. Даже в той части войска, что не угодила под прямой удар, возникла сумятица: толчок оказался столь силен, что аккуратные ряды дрогнули и распались.

– За ними! – завопил я. – В атаку!

С боевым кличем я спрыгнул с крепостного вала. Изначально я вовсе не собирался мчаться следом за телегами вниз по холму, но причиненные ими разрушения оказались столь грандиозны, а ужас врага столь очевиден, что надо было ковать железо, пока горячо.

Крича во все горло, мы кинулись вдогонку. То был крик победы, рассчитанный на то, чтобы устрашить врага, уже и без того наполовину поверженного. Саксы по-прежнему превосходили нас числом, но их щитовая стена была сломлена, сами они выбились из сил, а мы неслись на них с вершины, точно фурии мести. Копье мое осталось торчать в чьем-то брюхе, а я выхватил из ножен Хьюэльбейн и косил врагов направо и налево, точно косарь траву. В таком бою нет ни тонкого расчета, ни тактики, одна лишь пьянящая радость победителя и убийцы – когда ты читаешь страх в глазах врагов и видишь, как их задние ряды разбегаются во все стороны. Я вопил как одержимый, упиваясь резней, а позади меня рубились мечами и копьями мои волчьи хвосты – и насмехались над врагом, которому полагалось сейчас отплясывать на наших трупах.