Экскалибур

Даже теперь саксы вполне смогли бы нас одолеть: уж слишком их было много. Но сражаться в проломленном щитовом строю, да к тому же карабкаясь вверх по холму, куда как непросто; притом наша нежданная атака подорвала их боевой дух. Кроме того, слишком многие саксы упились элем. Пьяные славно сражаются, ежели перевес на их стороне, а вот при разгроме легко теряют голову, и, хотя Кердик попытался удержать своих копейщиков и заставить их принять бой, они в панике бросились наутек. Кое-кто из моих юнцов рвался преследовать неприятеля дальше по склону; несколько горячих голов поддались искушению, зашли слишком далеко и заплатили за безрассудство жизнью, но остальным я приказал стоять, где стоят. Большинству врагов удалось спастись, но победа осталась за нами, и вот оно, доказательство: мы стояли в луже крови наших недругов, а по всему склону валялись их убитые, раненые и оружие. Перевернутая телега полыхала огнем, под тяжестью ее визжал придавленный сакс, а вторая, грохоча, катилась все дальше, пока не врезалась в изгородь у подножия холма.

Наши женщины спустились вниз обобрать мертвецов и прикончить раненых. Среди трупов не было ни Эллы, ни Кердика, зато нашелся некий великий вождь, весь обвешанный золотом, при мече с золоченой рукоятью в ножнах из мягкой черной кожи, расшитых крест-накрест серебром. Я снял с покойника пояс вместе с мечом и отнес трофеи Гвиневере. Я преклонил перед ней колена – пожалуй, впервые в жизни.

– Это твоя победа, госпожа, – промолвил я, – твоя, и только. – И вручил ей меч.

Гвиневера перепоясалась мечом, затем заставила меня подняться.

– Спасибо, Дерфель, – проговорила она.

– Это добрый меч, – заверил я.

– Я тебя не за меч благодарю, – отозвалась Гвиневера, – а за то, что ты мне поверил. Я всегда знала, что умею сражаться.

– Получше меня, госпожа, – удрученно откликнулся я. И как это я сам не додумался воспользоваться телегами?

– Получше их! – поправила Гвиневера, указывая на поверженных саксов. И улыбнулась. – Завтра мы им еще покажем.

В тот вечер саксы уже не вернулись. Настали сумерки – мягкие, мерцающие; на диво красивый выдался вечер. Мои часовые расхаживали по стене, в густеющей тьме внизу разгорались саксонские костры. Мы отужинали, после трапезы я потолковал со Скарах, женой Иссы, она позвала на помощь еще женщин; нашлись у них и иголки, и ножи, и нитки. Я выдал им плащи, снятые с убитых саксов, и женщины трудились, пока не стемнело, а потом – глубоко за полночь – в свете костров.

На следующее утро, когда Гвиневера проснулась, на южном бастионе Минидд-Баддона развевалось уже три знамени. Был там Артуров медведь, и звезда Кайнвин, но в середине, на почетном месте, как оно и подобает вождю-победителю, реял стяг с гербом Гвиневеры: увенчанный полумесяцем олень. Рассветный ветер развернул полотнище, она увидела знак – и не сдержала улыбки.

А внизу, под нами, саксы снова строились в боевой порядок.

Глава 4

На заре зарокотали барабаны, и не прошло и часа, как на нижних склонах Минидд-Баддона вновь появились пятеро колдунов. Похоже, сегодня Кердик с Эллой вознамерились отомстить за вчерашнее унижение.

Вороны рвали клювами саксонские трупы: на склоне близ обугленной телеги их валялось больше пятидесяти. Мои воины хотели оттащить мертвецов к земляному валу и выставить жуткие останки напоказ наступающим саксам, но я запретил. Очень скоро, думал я, наши собственные мертвые тела окажутся в распоряжении саксов, и если мы оскверним их покойников, враги отплатят нам тем же.

Вскорости стало ясно, что на сей раз саксы не рискнут атаковать нас единым строем, который способна опрокинуть и смять катящаяся по склону телега. На сей раз они готовились двинуться на холм двумя десятками колонн с юга, с востока и с запада. В каждую группу войдут человек семьдесят или восемьдесят, не больше, но всем скопом эти мелкие атаки нас непременно задавят. Мы, пожалуй, сумели бы отбить колонны три-четыре, но остальные легко прорвутся через заграждение, так что нам оставалось лишь молиться, петь, есть и – тем, кому это нужно, – пить. Мы пообещали друг другу хорошую смерть, разумея, что сражаться будем до последнего и петь, пока можем, но думается, все мы знали, что финалом станет не дерзкая песнь, но хаос унижения, боли и ужаса. А женщинам придется еще хуже.

– Не следует ли мне сдаться? – спросил я у Кайнвин.

Она изумленно вскинула глаза:

– Решать здесь не мне.

– Когда я предпринимал хоть что-нибудь без твоего совета? – откликнулся я.

– На войне советчик из меня никудышный, – промолвила она. – Вот разве что спрошу, что станется с женщинами, если ты не сдашься.

– Их изнасилуют и уведут в рабство или отдадут в жены тем, у кого есть нужда в жене.

– А если сдашься?

– Примерно то же самое, – признал я. – Вот разве что изнасилуют не так спешно.

Кайнвин улыбнулась:

– Сам видишь, в моем совете ты не нуждаешься. Ступай и сражайся, Дерфель, а если нам суждено увидеться вновь только в Ином мире, то знай: моя любовь пребудет с тобою, когда пройдешь ты по мосту мечей.