Эксклюзивный грех

Шансов, что Желяев именно сегодня приедет по месту своей прописки. Что ему удастся захватить его. Что он сможет выбить из Желяева под дулом пистолета признание. Что он запишет его, и благополучно скроется, и сможет опубликовать это признание в газете, и предъявить его в ментуре… И что ему поверят…

Слишком много должно совпасть благоприятных вариантов. Судьба должна оказаться чересчур уж благосклонной к нему.

Но что еще ему оставалось делать? Только сидеть здесь, на подоконнике в желяевском подъезде, на площадочке между третьим и четвертым этажом. Сидеть и тупо ждать. Сидеть и курить, надеясь на чудо.

Дима нащупал в кармане куртки пачку “Мальборо”. Пачка была почти полна. Это почему-то вселило в него оптимизм. Оптимизм, совершенно не оправданный для сложившейся ситуации. Вспомнилась песня из далеких времен его отрочества: “А если есть в кармане пачка сигарет – значит, все не так уж плохо на сегодняшний день…” Густой, низкий, обволакивающий голос Виктора Цоя… Дима вытащил сигарету и с удовольствием, даже с жадностью закурил. Он чрезвычайно мало курил сегодня. Три или четыре сигареты. Не до курева было.

Дима обернулся и посмотрел в мутное подъездное окошко. Надю было хорошо видно. Она притулилась на лавочке на детской площадке, прихлебывала из горлышка пепси-лайт и читала газету “ХХХ-пресс”. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем жильцы дома сочтут подозрительной девушку на детской площадке? Час, два, три?

Подоконник холодил задницу. Верхняя часть оконного стекла была отбита. Из дыры дуло в спину. “Простыть было бы совсем некстати… – мелькнуло в голове у Димы. – А почему, собственно, некстати?.. – возразил он себе. – И погони наши, и прятки, кажется, закончились. Похоже – закончились моим убедительным поражением. И если я теперь простужусь – меня положат в тюремную больничку в Лефортовском изоляторе. Да, Лефортово мне полагается по чину. Как-никак народного избранника грохнул… Что ж, спецтюрьма КГБ – место хорошее. Блатное. Солженицын там сидел. Будет о чем потом в мемуарах писать… Если меня раньше не грохнут, при задержании…"

Так, развлекая себя черным юмором автобиографического содержания, Дима докурил сигарету до фильтра. Почувствовал, что не накурился, вытащил еще одну и зажег ее от дотлевающей первой. Тут хлопнула дверь – чуть выше, на площадке четвертого этажа. Кто-то вышел из квартиры. Раздался скрежет ключа, запирающего замок. Потом шаги – женские шаги, немолодые… Дима прислушался: вызовет лифт или нет?

Не вызвала. Спускается по лестнице. Ранний пенсионный возраст, тучная, но крепкая. Ни единого седого волоса. Хозяйственная сумка в руке.

Увидела Диму. Остановилась на третьей ступеньке. Спросила настороженно:

– Вы что здесь делаете?

Журналист обезоруживающе улыбнулся:

– Дядю жду.

– Какого еще дядю?

– Дядю Толю. Из семьдесят девятой квартиры. Желяева.

– А зачем курить?

– Извините. Я думал, что можно. Это же подъезд… Извините. Я жду, нервничаю. Мы договорились с дядей Толей встретиться, я приехал – а он не открывает. И телефон не отвечает. Я волнуюсь: может, случилось что?

– А я вообще-то его давно не видела.

– Да? Как давно?

– Да недели две. Или месяц. Думала, может, он в отпуск уехал.

– Может, не встречали просто?

– А может, и не встречала, – легко согласилась тетенька. И милостиво разрешила:

– Ну, ладно, жди. Только не кури. Не дома. – И почапала вниз по лестнице.

Дима слышал ее удаляющиеся шаги. “Ну, вот, – подумал он, – начались приступы бдительности у жильцов. А легко я ее надул: подумать только, Желяев – мой дядя Толя!.."

После первого успеха Дима воодушевился. Он не стал смотреть, вышла ли женщина из подъезда. И напрасно – потому что тетенька из него не выходила.

* * *

– Внимание всем! “Объект номер семь” находится в подъезде у “гнезда”. Как поняли меня? Прием.

– Понял вас хорошо. Прием.

– Тоже понял. Уточните конкретное местоположение “объекта семь”. Прием.

– “Объект семерка” находится на площадке, на один пролет выше “гнезда”. Как поняли меня?

– Понял вас хорошо. Прием.

– Готовность минус двадцать. “Объект один” проследовал Октябрьскую площадь. Движется по направлению к вам. Расчетное время прибытия – шестнадцать пятьдесят. Как поняли меня ? Прием.

– Понял вас хорошо. Ожидаем “объект один” в шестнадцать пятьдесят у “гнезда”. Прием.

– Конец связи.

– Есть конец связи.

* * *

В подъезде царила такая тишина, что Дима потихоньку стал различать звуки, доносящиеся сквозь толстые кирпичные стены с других этажей. Мирные звуки. Где-то бубукало радио. Плакал-заливался грудной ребенок. Далеко наверху завели магнитофон: “Мой президент не пьет и не курит – лучше б он пил и курил…"

Дима стоял теперь лицом к подъездному окну, смотрел во двор. Надя сидела на лавочке, склонилась над газетой, иногда прихлебывала пепси. Мирная картина – только внимательный наблюдатель (а таким, безусловно, был Дима) мог заметить, как подрагивают у Нади руки. Полуянов пожалел ее – и одновременно позавидовал: она на улице, на просторе, и она пьет воду. Во рту у него страшно пересохло. И еще – ему хотелось в туалет.