Эксклюзивный грех

Опер дал Диме напиться из своих рук. Едва Полуянов приник к чашке, как почувствовал, насколько он хочет пить: ощутил весь свой распухший, наждачный язык и губы. Дима жадно выхлестал всю пол-литровую кружку. Вода пролилась ему на подбородок, затекла за ворот, промочила рубашку. От питья почему-то сразу закружилась голова, Диму замутило. Он с трудом, как сквозь подушку, воспринимал слова Желяева – а тот все говорил и говорил…

– Каждый должен заниматься своим делом, Димочка. Твой редактор, Василий Степанович, кажется, так говорит?..

Дима совсем не удивился тому, что Желяев дословно процитировал любимое выражение редактора “Мол-вестей”. А генерал между тем продолжал:

– ..Киллеры должны убивать. Журналисты – строчить статейки. А спецслужбы – ловить преступников. А у нас весь бардак в стране оттого, что пироги печет сапожник, а сапоги тачает – пирожник…

– Хватит уже, – проговорил Дима и подивился, каким хриплым и чужим показался ему свой голос. – Кончайте!

Ему в самом деле хотелось поскорее покончить с этим. Покончить с собой. Ему и вправду было все равно. Ведь ясно, что выхода нет. Он не Джеймс Бонд. Веревки ему не разорвать, двух вооруженных и обученных товарищей из органов не замочить. И милиция, как в кино, не ворвется сюда в последний момент… Да и наплевать на него ментуре. Вон она, какая – в образе Савельева – наша милиция!.. Убивали бы побыстрей – чего нотации-то читать перед смертью!..

Желяев деревянно рассмеялся.

– На тот свет торопишься, Димуля? Ну-ну. Надо было б, конечно, тебя еще помучить. За то, что суешь свой глупый, любопытный нос не в свое дело. Но ладно, не буду. Ты и без того вот-вот обгадишься от страха… Я же сказал тебе, Дима: ты – не герой. А я – не злодей. Ты еще не понял, что ли? Не тот я, кого ты искал. Котов – тоже не тот. А уж я – тем более не тот.

Савельев, сидевший сбоку на продавленном диване, усмехнулся. Желяев по-прежнему стоял у окна лицом к Диме. Скрестил руки на груди. Говорил мерно, ровно, спокойно.

– Ты, Дима, по всему судя, нащупал правильный след. Но только – нащупал… Ты, друг мой, похоже, верно догадался: все началось тогда, в семьдесят восьмом году. Началось еще в университете с самоубийства Ленки Коноваловой. И с того, что избили Шепилова. Но ты решил, что в обоих событиях виноват Котов. Или я. А почему именно мы? Один из нас? Почему не кто-то еще ? Не третье лицо ?

Желяев сделал пару шагов ближе к Диме и впился взглядом ему в лицо. Тот невольно отвел глаза.

– Почему не предположить, что Коновалова встречалась не с Котовым, не со мной – а с другим, посторонним парнем? Почему не он довел ее до самоубийства? Почему не он избил Шепилова? Почему не он стал убивать всех сейчас?

– Я не верю, – прохрипел Дима.

– Не верь, – легко согласился Желяев. – Но если б убийцей был я, я бы тут с тобой разговоры не разговаривал. Твой труп давно бы валялся в моем подъезде. А я сам здесь даже не появился бы. Неужели это так трудно понять?

Тоненький луч – лучик надежды – засиял где-то в самой глубине Диминого существа. Сейчас, избитый, с гудящей головой, он не мог мыслить логически – да и вовсе не мог мыслить! – но подсознание его услужливо соглашалось с Желяевым. Оно прямо-таки вопило: “Он прав, прав!.. Если бы они хотели – они б давно меня убили!.. Так что же получается?.. Не все кончено? И я еще буду жить?.."

– У нас еще есть немного времени, – продолжил Желяев. – Савельев, развяжи его. А ты, Полуянов, не дергайся. Тогда я тебе все расскажу. Глядишь, напишешь ты, Дима, статейку – а она нам и поможет…

Капитан подошел к креслу. Развязал Димину левую руку, потом правую. Отошел, сел на диван, взял автомат на колени, дружески предупредил:

– Только давай без глупостей. А то ногу отстрелю. Дима с наслаждением потянулся. Затем принялся мять затекшие руки: правой – левую, левой – правую. Желяев по-прежнему стоял прямо перед ним. Сказал тусклым голосом:

– Итак, наш непрошеный детектив Дима, ты хочешь узнать, как все дело было?

– Хочу, – хрипло произнес Полуянов.

– Ну, тогда вернемся для начала в одна тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Ленинград, Васильевский остров, государственный Технический университет. Январь, холода, сессия… У студентки с нашего курса, высокомерной красавицы Ленки Коноваловой, действительно имел место роман. Но она – что касается дел сердечных – была девочкой скрытной. И ни с кем об увлечении своем не говорила, даже с трещотками-подружками. А хахалем ее являлся не Котов. И не я. И не Шепилов. Хотя Шепилов, замечу в скобках, был в нее влюблен. Но не ему она отвечала взаимностью. Она любила, и встречалась, и имела половую связь совсем с другим человеком – назовем его пока тот парень.

– Это был Ефремов? – вдруг спросил Дима.

– Ефремов? Колька? Холодильников начальник? – Желяев рассмеялся. – Ну уж нет!

– Тогда почему он все обо мне знает? И о моей маме?