Экслибрис

Как я и подозревал, он сразу расшифровал записку. Документ должен быть на полке с номером CXXXIII, которая находилась в западном крыле подземелья. В соответствии с буквой W [175] в вашей записи, пояснил Эпплъярд. В рулоне под номером DCCLXXVIII находится часть сделок текущего года, зарегистрированных на сегодняшний день. Сам документ значился под пятьдесят восьмым номером и, следовательно, находился примерно в середине. (Насколько я помню, заметьте.) Давая эти пояснения, он шел впереди меня по коридору, слегка задевая полки, мимо которых проходил, и продвигаясь вперед так быстро, что я с трудом поспевал за ним. В одной руке я тащил свою палку, а в другой — фонарь, который Эпплъярд посоветовал мне не уронить, если я не желаю увидеть, как пламя проглотит четыреста лет официальной истории.

— Вот мы и пришли, — сказал он наконец, пробежав как крот по разветвлениям постоянно сужающихся проходов. — Полка номер сто тридцать три. Верно?

Я поднял вверх фонарь. И он осветил надпись, сделанную на пожелтевшей и покоробленной этикетке, приклеенной на одном конце полки: CXXXIIIW.

— Верно, — ответил я.

— Вот и хорошо, тогда остальное уже ваше дело, господин Инчболд. Вы сведущи в латинском, я полагаю?

— Конечно.

— А в почерках переписчиков? Канцелярский? Курсив?

— В общем, да.

— Разумеется. Ваш отец… — Он ухватился за рулон, который я помог ему снять с полки. Этот нескладный сверток документов, перевязанный красной тесьмой, был удивительно тяжелым. — Вам придется искать то, что вам нужно, прямо здесь. Сожалею, но в крипте вы не найдете лучшего места. Хорошо еще, что этот коридор и следующий достаточно длинны…

— Достаточно длинны?

— Ну вам же придется раскатать рулон. Только не забывайте про фонарь. Это все, о чем я вас прошу.

Бубня что-то себе под нос, он шаркающей походкой удалился по коридору, предоставив мне возможность одному корчиться на полу, скрипя костями и изучая этот любопытный трофей, попавший мне в руки. Развязывая тесьму — медленно, как распаковывают некий драгоценный подарок, — я слышал доносившийся сверху приглушенный шум проезжающих колясок. Значит, этот коридор проходит под Чансери-лейн. Не по звуку ли находит старый архивариус путь в своем лабиринте? Или он одарен, как ослепленный Тиресий [176], сверхъестественными способностями?

Развязав тесемку, я сунул ее в карман, чтобы не потерять. Затем, пристроив конец рулона у стены и прижав его к полу моей палкой, я начал осторожно разматывать огромную катушку. Вскоре я достиг конца коридора, передвигаясь на руках и коленях и чувствуя себя Тезеем, пробирающимся по лабиринту, влача за собой золотую нить Ариадны. Затем я перешел в следующий коридор, который через несколько шагов сделал резкий поворот под углом примерно 120 градусов. Потом — еще один такой же резкий поворот, уже в другом направлении. По обе стороны от меня теснились полки. Рулон становился все тоньше, а его хвост длиннее. Что же я найду в итоге? Минотавра? Или выход из этого лабиринта на дневной свет? Я отползал все дальше, заметив, что уровень пола слегка понижается. 66… 65… 64… 63…

Наконец я достиг своей цели: на середине рулона и на середине очередного коридора. Затаив дыхание, я ждал, когда покажется мой номер, хотя, конечно же, этот пятьдесят восьмой документ архивного свитка DCCLXXVIII на первый взгляд ничем не отличался от прочих: обычный лист пергамента, примерно восемнадцати дюймов в длину, с печатью, подвешенной на полоске пергамента внизу документа, который прикладывался и подшивался к началу предыдущего документа. Итак? Что же я надеялся увидеть? Пристроив фонарь рядом, я сел на пол, скрестив ноги и разложив пергамент на коленях.

Развертывая этот архивный рулон, я думал, что через несколько мгновений, дойдя до нужного документа, узнаю имя преступника. Но вот я изучил его вдоль и поперек, а смысл никак не доходил до меня. Первым, на что я обратил внимание, были две неразборчивые подписи на обратной стороне документа. Наверное, свидетели, предположил я: скорее всего, служители-законоведы. Я перевернул документ, затаив дыхание. Пока все еще не было никаких откровений, но я сразу отметил зазубренный верхний край листа. Я провел указательным пальцем по этим неровным зазубринам — очевидно, это был документ с отрывным дубликатом, обычно разрезаемый надвое, — и в памяти мимолетно промелькнул какой-то знакомый образ. Где-то я уже видел подобный пергамент, документ с дубликатом, очень похожий на этот. Но не мог мгновенно вспомнить, где и когда.

SciantpresentesetfuturiquodegoIsabellaMonboddo…

Эта первая строчка, написанная черной тушью, была неровной. Надпись выполнял переписчик, на мой взгляд, менее одаренный, чем мой отец, хотя все изыски канцелярского почерка были налицо: и изящные изгибы линий, и кинжально-острые росчерки. Я был так зачарован этим пергаментом, что мне понадобилось еще несколько секунд для осознания смысла прочитанного.