Экслибрис

У тебя дожди.
У тебя –
я знаю – дожди.

Я иду по сухим пескам,

жарким настолько,
что подошвы горят,
жарким настолько,
что высыхает взгляд
и у тех, что плакали,
белая соль в глазах…

И жар в этих

соленых глазницах.

У тебя же

грибные дожди,
я знаю – грибные дожди,
иначе откуда
взялась бы эта радуга между
нами?

«Буду любить тебя…»

Буду любить тебя
в желтых соцветьях,
спрячу тебя
в желтых соцветьях
от желтых зрачков
кота лесного,
от мертвой иволги желтой
спрячу.

Белую, белую тебя спрячу

от пожелтения
и рассеяния
ветром желтым.

Любимая,

буду любить тебя
в желтых соцветьях!

«Покажи мне сторону…»

Покажи мне сторону,
где закат живет.
Наглухо заделаю ее,
мне бы не хотелось,
чтобы солнце село.

Бега тонких стрелок

мне бы не хотелось.

Пульс такую

резкую выбивает дробь,
из календарей,
из часов-минут выбывает время.

Время это кровь.

«Не плачь…»

Не плачь.
Ты соснам моим над обрывом подмыла корни.
Хватит.
Уже и вода зацвела корягами черными.
О них
разбивается круглое лунное блюдо.
А те,
что промышляют орехами на берегу,
в омуте, полном
коряг, купаться не будут.
Не плачь.
Пока что.

Тебе

У меня есть щемящее, щемящее чувство,
что вселенная, в которой я обитаю,
много раньше твоей может быть разрушена.

Никто не спрашивал – так уж вышло,

ты же да не останься одна и грустна –
море нежности из берегов не вышло.

Тем уже, что случилась ты у меня,

век мой оправдан, свят и солнцем пронизан,
и я перед ним смиренно склоняюсь.

Спокойно протягиваю смерти руку,

ведь наша близость близкого ближе,
что всё одно исключит любую разлуку.

«Твои слова меня…»

Твои слова меня
влекут, словно
волны, вплавь
в мистическом свете
Луны –
         в них весомость, в них невесомость, и
         память скользит вдоль ресниц снежной
         совой, я застыл на месте, а ты меня
         несешь и несешь еще и еще…

Твои слова меня

         обжигают, как клекот поленьев иззябшие
         руки решившего клясться, отогревают
         их для восхожденья, сдирания кожи, я
         должен быть на вершине, где встала,
         лавиной застыв, и зовешь, и зовешь еще
         и еще…

Твои слова меня

         ранят, словно шипы ладонь без
         перчатки, я бьюсь о них птичьей грудью
         жемчужной, скоро по ней прольется
         оранжевый жемчуг, ведь слова эти
         рвут, продираясь к кровному братству,
         пожалуйста, рви меня, рви еще, и еще, и
         еще…

Но глубже всего пред тобой меня

заставляет склониться до самой земли
         та тишина между слов, та нагота
         между слов и то, что позволено мне в
         обнаженности этой до боли счастливой
         застыть, ожидая – что же еще, что еще и
         что еще…