Хороший ритм, каждому резкому звуку вторил другой, отражавшийся от кирпичных стен дома. Я видел, как постепенно расширяется проход в этой зеленой стене. На землю падали обстриженные ветви и листья. Изгородь, как и цветник, была местами запущена, а местами деревья были выкорчеваны или вырублены — беспросветная путаница граба, колючего боярышника, бирючины и падуба окружала дом. Голова нырнула в листву, и лязгающий клюв исчез из вида.
— Там бьют родники, — сказала Алетия. — Левее. Сразу за оранжереей.
Я отвел взгляд от подстригаемой зеленой изгороди. Мы с Алетией стояли к западу от Понтифик-Холла, в нескольких ярдах от его огромной четырехугольной тени, тянувшейся к нам по газону. Алетия показывала рукой в сторону неглубокой, заваленной мусором ямы, над которой поднималось несколько жалких бревен, подобных древним идолам. Вокруг них громоздились обломки старой кирпичной кладки. Дальше, на всхолмье, виднелась россыпь камней, складывающихся в ломаные геометрические фигуры.
— Еще можно разглядеть остатки купальни.
Она кивнула в сторону концентрических кругов. Ее рука вновь сжала мое предплечье, на сей раз как-то совсем уж по-приятельски. При дневном свете ее заношенное платье выглядело вовсе не черным, а темно-зеленым, как оперение селезня. Накидка с капюшоном, несмотря на жару по-прежнему наброшенная на ее плечи, была, кажется, расшита крошечными опавшими цветами.
— Родники выходят на поверхность в тех камнях, — продолжала она, — и вода от них поступала в купальню и пруд с лилиями. И то и другое устроено по проекту моего отца. Дальше вода уходила под землю и по трубам доставлялась к крыльям особняка. Воду приручили — и использовали для фонтанов и искусственных водопадов. Крутилось даже огромное водяное колесо. Оно стояло вон там, — сказала она, поворачиваясь в южную сторону.
— И все это придумано сэром Амброзом?.
— Конечно. Он получил множество патентов за изобретение водяных насосов и усовершенствование ветряных мельниц.
Она замолчала. Сегодня с утра Алетия, казалось, была погружена в какие-то собственные печальные размышления — судя по приступам молчаливости и туманным, загадочным взглядам. Мы прошли по краю разрушенной оранжереи и теперь стояли на берегу выложенного камнями пруда. Его поверхность затянула зеленая ряска, и даже в это время над ним роилось плотное облако мошкары.
Поскольку ее молчание грозило затянуться, я повернулся и взглянул на мрачноватую громаду Понтифик-Холла, тщетно пытаясь представить былые фонтаны и налаженную систему водоснабжения — вместо нынешних зарослей сорняков и буйно разросшихся кустарников. Там с важным видом расхаживала одинокая сорока, направляясь в нашу сторону. Дурная примета, сказала бы моя матушка: одна — к печали, две — к радости. Приставив к глазам ладонь, я невольно поискал взглядом вторую птицу, но увидел только, как уходят, закончив свои труды, рабочие, восстанавливающие дом, небрежно бросив стамески, кирки, тупоносые рубанки и ручные пилы. Просмоленная парусина, придавленная по углам кирпичами, покрывала толстые мраморные плиты. Для отделки каминов, пояснила позже Алетия. Недостроенные деревянные леса неуклюже карабкались по щербатой стене северного крыла здания. Под ними отдыхал один из штукатуров, покуривая трубку и время от времени бросая на нас рассеянный взгляд.
Прошел уже примерно час с тех пор, как я, поддавшись врожденной склонности, вырвал страничку и, спрятав ее в кармане, покинул лабораторию. Со второй попытки я безошибочно нашел верный путь в лабиринте коридоров; дверь, вначале мешавшая моему продвижению, оказалась не запертой, а просто плотно закрытой, и через несколько минут я уже спустился вниз по лестнице. Словно этот листок с непонятной надписью был своеобразным ключом или пропуском — путеводной нитью, без которой я был обречен на бесконечные блуждания по верхнему этажу. В чайной гостиной меня поджидал Финеас. Леди Марчмонт, пояснил он, уже позавтракала и вышла в парк. Если мне будет угодно присесть за стол, то мисс Бриджет с радостью обслужит меня. После чего леди Марчмонт настоятельно просила составить ей компанию на прогулке.
Когда мы с ней, шагая бок о бок, направились обратно к дому и проходили мимо множества голых пней, торчавших на заросшем участке погибшего фруктового сада, вырванный листок тихонько шуршал в моем кармане. Я уже твердо решил, что он был своего рода зашифрованным посланием. Но кто зашифровал его?