— Прошу вас ознакомиться с материалами, свидетельствующими об этом с неопровержимой очевидностью.
О н (ознакомившись с документами). — Я готов к разговору.
Я.
— Ваше решение кажется мне разумным.
Он.
— Я готов ответить на ваши вопросы при условии, что вы не сообщите о нашей беседе здешним властям.
Я.
— Хорошо. Ознакомьтесь с этой фотографией... Вы ее знаете, вам показывали ее мои коллеги несколько месяцев назад... Что вы можете рассказать об эпизоде, связанном с гибелью фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг?
Он.
— Я не имел к этому трагическому случаю никакого отношения.
Я.
— Имей вы прямое отношение к факту отравления госпожи Дагмар-Ингрид Фрайтаг, вы бы давали показания местному суду, ибо факт убийства был зафиксирован не в рейхе, а в Швеции, когда паром причалил к здешнему берегу. Меня интересует все, относящееся к этому делу, с иной точки зрения... Когда и от кого вам стало известно о трагедии?
Он.
— Если мне не изменяет память, я получил указание встретить эту женщину... На пристани я и узнал о трагедии.
Я.
— Как часто вы получали указания встречать подданных рейха? Особенно вне Стокгольма, в семистах километрах от столицы?
Он.
— Это был первый случай.
Я.
— Чем вы объясните такого рода заботливость по отношению к фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг?
Он.
— Теряюсь в догадках.
Я.
— От кого вы получили телеграмму с указанием встретить женщину?
Он.
— Из Берлина...
Я.
— Понятно, что не с Мадагаскара... Вы же прекрасно понимаете, о чем я вас спрашиваю: это было указание МИД или СД?
Он.
— Не помню...
Я.
— Господин фон Шонс, я обещал вам не передавать эти документы здешним властям. Но я не давал вам слова, что документы, связанные с вашим сотрудничеством с СД, не будут переданы мной в здешнюю прессу... Вы живете в демократической стране, здесь не нужна санкция на публикацию сенсационного материала о пособнике нацистских преступников... Итак, вы получили указание МИД рейха или СД?
Он.
— СД.
Я.
— Вспомните — что было написано в телеграмме?
Он.
— «Вам надлежит прибыть к приходу парома из рейха для того, чтобы встретить Дагмар Фрайтаг»...
Я.
— Это все?
Он.
— Если не изменяет память, все.
Я.
— Вы сообщили кому-либо об этой телеграмме?
Он.
— Не помню.
Я.
— Господин фон Шонс, как вы относитесь к лжецам?
Он.
— Я не понимаю вопроса...
Я.
— Я повторю: как вы относитесь к лжецам?
Он.
— Как и всякий нормальный человек...
Я.
— То есть?
Он.
— Вас что-то не устраивает в моих ответах?
Я.
— Хорошо, я помогу вам: считаете ли вы заведомого лжеца мерзавцем? Или же — по-вашему — это вполне нормальное явление — лгать всем и каждому? Отвечайте развернуто, иначе я прерву наш разговор, и вам придется пенять на себя за последствия.
Он.
— Ложь бывает вынужденная, и вы как работник государственного департамента прекрасно знаете, что иной раз обстоятельства вынуждают говорить заведомую неправду, чтобы не принести ущерба своей стране.
Я.
— С такого рода замечанием согласен. Однако мой вопрос носит более общий характер, и я намерен получить на него однозначный ответ... Итак?
Он.
— Людей, не выполняющих указание руководства, но лгущих без всякой к тому надобности, я считаю недостойными личностями.
Я.
— Благодарю вас. Этот ответ меня устраивает. Вы сейчас находитесь на государственной службе?
Он.
— Нет.
Я.
— На какие средства живете?
Он.
— На то, что было мной накоплено во время дипломатической работы.
Я.
— Вы настаиваете на том, что ни на какой службе — ни официальной, ни тайной — не состоите?