Экспансия III

— Каждого, кто не сражался в партизанских соединениях, не эмигрировал в Лондон и не сидел в гестапо, поначалу называли коллаборантами, фрёкен Кристиансен. Это бесчестно, а потому — глупо. Я продолжал мою практику при нацистах, это верно. Я не скрывал у себя британских коммандос, но я защищал, как мог, людей, арестованных гитлеровцами. В условиях нацизма понятие «защитник» было аморальным... Если человек арестован, значит, он виноват и подлежит расстрелу или медленному умиранию в концлагере. А я оперировал законом, нашим, норвежским законом... Слава богу, в архивах гестапо нашлась папка с записью моих телефонных разговоров, это спасло меня от позора, — за коллаборантами они не следили... Да, у меня в доме бывали чины оккупационной прокуратуры, я угощал их коньяком и кормил гусями, чтобы они заменили моим подзащитным гильотину каторгой, — хоть какая-то надежда выжить... Я хотел приносить реальную пользу моему несчастному народу, и я это делал... Мне больно обо всем этом говорить, но вы можете поднять газеты, — я обратился в суд против тех мерзавцев, которые меня шельмовали... В начале войны они сбежали в Англию, занимались там спекуляцией, за деньги выступали по радио, призывая к восстанию и саботажу, а я, оставшись на родине, защищал саботажников и спасал их от гибели... Я выиграл процесс, фрёкен Кристиансен, в мою пользу свидетельствовали те, кого я спас... Кстати, клеветали на меня люди моей же гильдии, адвокаты, они потеряли позиции в правозащитных органах за время эмиграции, — вопрос денег и клиентуры, понятно и младенцу...

— В каких газетах был отчет о процессе?

— Во всех. Да, практически, во всех... Если хотите, я покажу вам. У меня это хранится, хотя, честно говоря, каждый раз начинается сердцебиение, когда пересматриваешь все это...

— Я была бы вам очень признательна, господин доктор Мартенс...

— Вы можете взять с собою копию, потом вернете.

— Спасибо... Перед тем, как я начну диктовать вам фамилии...

Адвокат мягко улыбнулся:

— Перед тем, как вы начнете диктовать фамилии, я все же обязан сказать свои условия... Возможно, вас не устроит мой тариф... Я дорогой правозащитник... Словом, вы будете обязаны выплатить мне — в случае успеха нашего дела — пятую часть той суммы, которую вам перечислят из Мюнхена. Понятно, вы оплачиваете мои расходы по поездкам в американскую зону оккупации, перепечатку необходимых документов, телефонные переговоры и аренду транспорта. Полагаю, сумма может вылиться в три, а то и четыре тысячи долларов. Естественно, я не включаю сюда деньги, которые вам придется внести в суд, — если дело дойдет до процесса, — для вызова свидетелей, их размещения в отелях и питания, это еще две, три тысячи... Боюсь, что расходы съедят значительную часть тех денег, которые мы выручим за ваш дом...

— У меня есть и яхта...

— Я понимаю. Но ведь вместо дома вам надо купить какую-то квартиру? Словом, я ознакомил вас с моими условиями. Они вполне корректны... Если бы дело не было связано с мщением нацистам, я бы запросил больше.

— Я согласна... То есть я позвоню вам вечером, когда прочитаю отчет о вашем процессе... Это будет окончательное согласие... Но я хочу, чтобы вы собрали материалы, уличающие не только Гаузнера, он, мне кажется, был из военной контрразведки, но и гестаповцев, начиная с группенфюрера Мюллера, он отдавал приказы на казнь.

— Как мне известно, он погиб при осаде Берлина.

— Он погиб, но его заместители остались. Словом, меня интересуют материалы о карательном аппарате Гитлера, — пусть это будет стоить не четыре тысячи, а восемь, я пойду на это.

— Муж — в случае нужды — сможет помочь вам?

— Он американец, а это — мое дело, господин доктор Мартенс, это норвежское дело...

— В таком случае, это дело не ваше, а наше... Я тоже норвежец... Диктуйте, я весь внимание...

В редакции «Дагбладет» Кристину направили в отдел новостей; в большой комнате стояло восемь столов, по два телефона на каждом, в промежутке между ними — пишущие машинки, треск и крик: содом и гоморра, как можно работать в таких условиях?

— С кем я могу посоветоваться? — спросила Криста высокого, худого, как жердь, парня в свитере с рваными локтями, что сидел за машинкой, но не печатал, а, тяжело затягиваясь, жевал сигарету, пуская к потолку упругую струю дыма; он не сразу выпускал табачный дым, сначала было чистое дыхание, и лишь потом появлялось голубое, быстро темневшее облачко; Криста представила, какие у него черные легкие; бедный парень, такой молодой, через год начнет кашлять, как старик; слава богу, Пол не вдыхает так глубоко, ему важно держать в руках сигарету, поэтому у него такие желтые пальцы.

— О чем вы хотите посоветоваться со мной? — спросил парень, внезапно скосив на Кристу бархатные, с игрою, глаза, — конь на гаревой дорожке.

— О нацизме, — усмехнулась женщина. — Компетентны?

— Нет, это не по моей части, — ответил журналист. — Обратитесь к Нильсену, он дока.

— Где он?

— У нас он бывает редко, работает в кафе «Моряк», на набережной, и живет там же, на втором этаже... Если хотите — могу проводить. Как у вас, кстати, вечер?