Экспансия III

— Верно… Я погадаю на Пола… Четыреста седьмая страница, тринадцатая строка сверху… Вот… — Она зажмурилась. — Читаю… «И сказал Господь Иную, что было праведно в очах Моих, выполнил ты над домом Ахавовым все, поэтому сыновья твои до четвертого рода будут сидеть на престоле…»

Вошел Нильсен, потер руки, подул на пальцы, словно они замерзли, хотя день обещал быть теплым:

— Дамы, а где же омлет и кофе? Мы вышли в море, впереди и по бортам ни одного судна на двадцать миль, у меня есть десять минут на отдых… Смотрите-ка, ни ветерка, ни тучки, полный штиль, можно даже патефон завести.

— Заведите, — обрадовалась Элизабет. — У вас хорошие пластинки?

Нильсен обернулся к Кристине:

— На вашей яхте хорошие пластинки, мадам?

— Что бы тебе хотелось послушать, сестричка?

Элизабет открыла наугад страницу, ткнула пальцем, загадала на Спарка, прочла первые строки: «Погибни, день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: „Зачался человек!“, — захлопнула книгу в зеленом сафьяне, заставила себя улыбнуться и сказала:

— С радостью послушала бы «Пер Гюнта»…

На вокзале в Гамбурге было грязно и пусто, восстановительные работы шли ни шатко ни валко, англичане — в отличие от младших братьев — палец о палец не ударяли, чтобы вдохнуть жизнь в разрушенную страну; лицензии на открытие газет и радиостанций давали легко, без раздумий; позволяли регистрацию только небольших фирм, не помогая ни строительными материалами, ни продовольствием: «Сначала мы восстановим Остров, разбитый немецкими „фау“, а уж потом решим, как быть с „Гансами“… Чем дольше они будут жить в руинах, тем спокойнее для Европы, — конечно, на этом этапе; когда сами восстанем из пепла, поднимем их, контролируя каждый шаг, чтобы не повторился тридцать третий год… Для этого сначала надо привить им вкус к демократии и научить искусству выслушивать мнение несогласных… А еще выбить из памяти преклонение перед „железной рукой“ богоданного фюрера, когда каждый освобожден от обязанности думать; выполнять легче; инженеру платят в четыре раза больше мастера потому, что он придумывает, это дорогого стоит».

Джек Эр купил на перроне газеты — их здесь было множество, от местных крошечных листков в две ладони до «Вашингтон пост», — просмотрел новости; начал с тех страниц, где печатали про скандалы; в случае чего информацию о Роумэне будут давать именно там, если, спаси бог, случится горе; нет, все в порядке; Адольф Менжу дает интервью, будет сниматься вместе с Робертом Тейлором в первом антикоммунистическом боевике; молодой миллионер Онассис благодарит президента Трумэна за помощь Греции, лишь это спасет страну от большевизма, — маленький черноволосый крепыш с розочкой в лацкане смокинга на гала-вечере в Нью-Йорке; окружен женщинами, которые на голову выше его…

Ощутив на плече чью-то руку, Джек одновременно услыхал низкий голос:

— Не ту газету смотрите, мистер Эр.

Обернувшись, увидел низенького человека, не выше Онассиса; как он мне до плеча-то смог дотянуться? Пиджак поношенный, рубашка мятая, галстук съехал в сторону, какой-то бутафорский, такие носят люди с Юга; правда, ботинки наши, настоящие самоходы, подошва толстенная, верх пробит дырочками, образующими трафаретный рисунок; все американцы носят такие туфли, только пижоны заказывают лайковые, с длинными носами.

— Представьтесь, — сказал Джек Эр, стремительно оглядев перрон; ни одного человека, который мог бы казаться подозрительным, не заметил; впрочем, бежать некуда, да и потом, если что-то задумано, они окружили вокзал, азбука. — Я не знаю, с кем говорю.

— Но догадываетесь, — заметил низенький. — Не скажу, что вы Гегель, но сметка у вас американская, горжусь… Я ваш коллега… Точнее говоря, коллега по прошлой работе… Я Райли, из Федерального бюро расследований…

— Что я должен смотреть и в какой газете?

— В «Нью-Йорк таймс», — Райли протянул ему мятый, скатанный в трубку увесистый сверток, как-никак сорок восемь страниц, воскресный выпуск. — Макайр убит… Он был связан с наци, вот почему он подставил под пулю несчастного Пола Роумэна…

— Что?!

— То самое. Роумэна убили… Он пал смертью героя… Его похоронят на Арлингтонском кладбище, с воинскими почестями… Макайра завербовал абвер, еще в сорок третьем, в Мадриде. Да вы читайте, там все написано…

— У вас есть сигареты?

— Не курю.

— Где… На какой странице это напечатано?

— За «Сошиал»… Давайте найду…

Райли пролистал мятые листы, ткнул в фотографию; мертвый Макайр лежал на причале дока; руки раскинуты; лицо обезображено гримасой ужаса и боли.

— Вот, — сказал Райли: — «Гибель чиновника Центральной разведывательной группы»…

Джек стремительно прочитал заметку; о том, что Макайр был перевербован абвером, ни слова, только упоминались «таинственные связи покойного с иностранцами»…

— А где сообщение о Роумэне?

— Это пришло по служебным каналам… За вами тут смотрели немцы, поэтому мы вас маленько страховали, не взыщите… О Роумэне, видимо, будет в вечерних выпусках…

— Где он погиб?

— По-моему, в Аргентине… Или Парагвае… Когда похищал какую-то нацистскую шишку…

— Где тело?

— Везут на родину.