– Выходи, – сказал Игорь. – Медленно.
Томас отворил дверцу и вылез. Держался он спокойно, даже лениво. Игорь тоже распахнул дверцу, но остался в машине. Я тоже вышла и обошла автомобиль вокруг, чтобы получше их видеть. Мы стояли на краю обрыва. За белыми столбиками ограждения внизу шумели деревья; оттуда же, снизу, с далекого моря дул ветер, принося теплый воздух, накатывающий, точно волны. Где-то вдали, на самой кромке ночи горели редкие огоньки. С ума все посходили.
– Ритка, – сказал Игорь, – отвали от него подальше.
– Нет. Я лучше тут постою.
– Отойди, – сказал Томас, – ты же видишь.
– Ничего я не вижу.
Чтобы мягкий, спокойный, домашний Игорь угрожал мне пистолетом ни с того, ни с сего? Значит, мир рухнул.
– Пока ты был не в себе, – сказал Игорь, – я тебя не трогал. Но теперь, раз уж ты пришел в норму, ты мне за все ответишь. Вынь руки из карманов!
Томас неохотно вытащил руки и поднял их ладонями вверх.
А я все боялась, что если заговорю, то подтолкну Игоря к каким-то действиям, заставлю его принять решение, а назад уже пути не будет. Поэтому какое-то время я молчала, прикидывая, что бы такое сказать. На меня вдруг навалилась непомерная усталость – опять я была одна, совсем одна, и положиться было не на кого.
– Послушай, – говорит Томас, – ну что ты за меня взялся? Я же не враг вам. Я сделаю все, что ты скажешь.
– Я тебе не верю.
– Ну что я могу сделать, чтобы ты мне поверил?
– Все, что ты мог, ты уже сделал.
– Ну так, – говорит Томас, – чего ты еще от меня хочешь?
– Герка из-за тебя погиб. И Кристина, наверное, тоже.
– Кристина жива, – ответил Томас, – ручаться не могу, но думаю, что жива. Они, должно быть, благополучно добрались. А Герман... что ж, моя вина, наверное. Я должен был остановить грузовик тогда, раз уж шофер так перетрусил. Как угодно, но остановить. И дело тут не только в Герке. Думаю... они всех заложников застрелили, в конце концов.
– Почему ты валишь все на него одного, – наконец, вступилась я, – ни ты ничего не сделал, не пытался даже... ни я.
– Не в этом дело, – устало ответил Игорь. Стоять ему было тяжело, и он прислонился к капоту, но пистолет не опустил. – Я же не такой идиот, я же понимаю. Как мы вообще сюда попали – вот это пусть объяснит.
– Хорошо, – ответил Томас, – только что я могу объяснить? Главное вы и сами уже знаете. Частью догадались, частью узнали случайно. Все, что произошло, никто предусмотреть не мог, конечно. Предполагалось, что к этому времени мы уже должны были благополучно добраться до места, и там бы я вас оставил.
– Какого еще места?
– Там, на побережье. Отсюда до него еще часов пять на машине ехать.
– Кому мы понадобились? И зачем?
– Мне трудно это объяснить, – сказал он, – потому что полномочий таких мне, вроде, никто не давал, но, коротко говоря, по некоторым прогнозам тут скоро будет очень плохо. И есть некто... кто заинтересован в том, чтобы все это не зашло слишком далеко. Они пытаются... не то, чтобы наладить жизнь, – боюсь, это уже невозможно. Пытаются создать что-то новое. Но для этого нужны люди определенного склада, которые способны это новое принять. Мы их находим. Во всех крупных городах, повсюду, есть наши центры. И мы заранее прикидываем, кто нам нужен. Исходя из определенных критериев. И, если удается таких людей уговорить, – вывозим. Под разными предлогами, осторожно, небольшими группами. Иначе может начаться паника, мы только подтолкнем катастрофу. А это никому не нужно – ни нам, ни вам.
Он помолчал.
– Мы, правда, ничего плохого не хотим, – добавил мягко. – Никто вам не сделает ничего плохого.
– Кто вы такие?
Он задумался.
– Мы-то? Трудно сказать. Дело в том, что те, кто это все спланировал, сами появиться не могут. А кто-то должен все обеспечивать. Находить нужных людей. Собирать их. Переправлять. Поэтому... такие, как я. Беда только в том, что не всегда легко предугадать, как поведут себя люди. Как мы ни готовились, как ни старались. У нас все время накладка на накладке. Тебя я, например, проглядел.
– А то бы что? Обезвредил?
– Да нет. Просто отобрал бы пистолет. Ты бы и не заметил.
– Знаете, – говорю, – что-то мне не нравится, как мы разговариваем. Неуютно как-то. Но, Томас, в одном он прав. Никуда я не поеду. Я боюсь. Я домой хочу, Томас.
И тут, к собственному ужасу, я расплакалась. Думаю, это долго копилось – просто сил уже не достало терпеть.
– Ох, ну прекрати ты, в самом деле, – сказал Томас, – ну что мне теперь делать? Даже, предположим, мы и вернемся... Я совсем не уверен, что все останется, как было. И что вас оставят в покое... погибать вот так... Ведь там же уже невозможно жить – разруха, голод... особенно таким, как вы.
– Значит, тех, кто там остается, – говорю, – вы бросаете на произвол судьбы?