— Надо изобрести подводную трубку.
— А что ж, неплохо. Идея!
— Василий Михайлович, а зачем эта башня и в ней будка?
— Хотите узнать всё сразу? — засмеялся Ларин. — Сейчас удовлетворю ваше любопытство. Положим, учёному надо наблюдать за повадками рыб в естественных условиях. Как быть? Это вот теперь имеются лёгкие водолазные костюмы, а три-четыре года назад мои коллеги вылавливали рыб, выпускали их в башню в трюме судна и из будки наблюдали за ними. Дверь, между прочим, закрывается герметически. Ясно?
Соболев утвердительно кивнул головой, и оба замолчали, каждый думая о своём.
— Василий Михайлович, — вдруг воскликнул Соболев. — Пляска на экране…
Ларин круто повернулся к экрану. На матовом стекле мелькали тени. По знаку инженера Соболев выключил свет. Экран стал ярче, изображения чётче. Какие-то палочки, закорючки, ещё палочки… И писк тоньше комариного. Соболеву казалось, что это толпятся за экраном замёрзшие в холодной океанской воде импульсы и жалобно просятся погреться.
— Это катер, да, Василий Михайлович?
— Может быть, — Ларин наклонился к микрофону. — В рубке?
— Есть в рубке, Василий Михайлович!
— Когда зарегистрировано появление сигналов?
— В три ноль-ноль. По-видимому, впереди катер. Идём на сближение.
— Расстояние?
— Приборы показывают две мили с небольшим.
— Ну, тёзка, на сегодня хватит, можете идти отдыхать, — сказал Ларин и направился к двери.
Соболев вышел на палубу; там толпились матросы. Все молчали, да и говорить было невозможно: шторм усилился, океан ревел. Траулер шёл, не зажигая огней. Но вот разом вспыхнули все прожекторы и осветили седой взлохмаченный океан. Волны, тяжело ворочаясь, перекатывались вровень с палубой корабля.
— Подготовить шлюпку к спуску, — раздался хриплый бас капитана, усиленный рупором.
Шлюпка, как люлька, раскачивалась на талях. Матросские руки, вцепившись в верёвки, стали спускать её вниз. Может быть, быстрее, чем следовало. Шлюпка с размаху стукнулась о борт, затрещали доски.
— Вира — подымай! — крикнул боцман и, увидев проломленные доски, яростно погрозил океану кулаком.
В это время в рубке происходил тревожный разговор.
— Как вы думаете, что сие значит? — капитан искоса взглянул на Ларина. — Прибор показывает, что до катера осталась всего одна миля, а ничего не видно.
Это беспокоился Ларина. На траулере были мощные прожекторы, и свет их падал далеко, но нащупать катер почему-то не удавалось — под лучами бесконечной чередой дыбились и кружились лишь причудливые гребни волн.
Новиков стоял у штурвала. Ударами волн судно постоянно сбивало с курса, и Новикову приходилось туго, но он не подавал виду.
— Смотрите! — вдруг крикнул Ларин. — Катер… А рядом человек в воде. Второй!
— Лево руля! — приказал капитан.
В рубку вошёл Веригин. Лицо его было хмурым.
— Шлюпка вышла из строя.
У капитана нервно дёрнулись губы.
— Не судно, а детский сад! — гневно бросил он.
— При таком волнении шлюпка едва ли помогла бы, — примирительно сказал Ларин и, обращаясь к боцману, добавил: — Кузьма Степанович, выпустите за борт грузовую стрелу с тросом.
Боцман взглянул на капитана, но тот, сердито посапывая, молчал.
— Есть!
Траулер подходил к терпящим бедствие.
Усков взглянул на Новикова, на его покрытый крупной испариной лоб и вызвал на подмену второго штурвального.
ГЛАВА 6 ХОЛОДНЫЕ ВОЛНЫ
В кубрике всё грохотало. Едва Саша поднялась, как её резко бросило к стене. «Шторм всё ещё не утих», — подумала она, придерживаясь за высокую стойку койки. За бортом ревел и стонал океан. Саша почувствовала вдруг приступ тошноты и снова прилегла, но, вспомнив о старшине, пересилила себя, включила карманный фонаряк и поднялась в рубку.
— Через два часа рассвет, — как можно беспечнее сказал старшина, увидев измученное, посеревшее лицо девушки.
— А тогда что будем делать?
— А ничего. Может, шторм утихнет со временем…
— Это долго…
Старшина пожал плечами.
— Я думаю, что нас уже ищут, — сказал он после продолжительного молчания.
— В такую погоду?
— А что погода! Моряку шторм в привычку. Только вот отклонились мы далеко.
— А ветер не стихает, — обеспокоенно заметила Саша.
— Раз подул с севера, не так скоро утихнет. Лишь бы в Курильский пролив не утащило.
Когда Саша ехала на Камчатку, моряки рассказывали ей, что Курильский пролив — «самое окаянное место на земле».
— Приятного мало, — вздохнула она.
— Спать хочется, — подавил зевок старшина. — Говорите не переставая, а то засну и утоплю вас. Или лучше дайте мне закурить. У меня в кармане пачка.
Саша достала папиросы.
— До чего же вкусно, — сказал старшина после нескольких глубоких затяжек.
Саша, держась за поручни трапа, что вёл в кубрик, рассказывала разные истории, и не столько для старшины, сколько для себя. Как ни храбрилась она, а на сердце было тревожно.
Вдруг старшина изо всех сил принялся крутить штурвал, но он не поворачивался.
— Рулевой трос заело… Теперь жди беды. Пойду посмотрю, — стараясь казаться спокойным, произнёс он.
— И я с вами.
— Нет! — резко бросил старшина. — На всякий случай наденьте спасательный пояс.
— А вы?
— Ну что вы стоите!