Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Иногда отъ меня исходило предложеніе «кой-чего перекусить». И въ этомъ случа — наша дружба разыгрывалась въ полномъ блеск.

— Отчего же вы не обдали вмст съ нами?

— Я тогда не хотлъ, а теперь хочу.

— Эхъ, ну что съ вами длать. Придется пойти съ вами.

— Вы можете посидть. Я скоро закушу.

— Да чего тамъ… Вы не спшите. Я тоже чего-нибудь глотну. Покорные желанію Крысакова, мы услись, и намъ подали четыре кружки прекраснаго пнистаго пива. Крысаковъ отхлебнулъ и благодушно сказалъ:

— Не люблю я, чивой-то, Тироля. Отчего у нихъ, братцы, колни голыя? Что это за обычай?

Посл недолгаго раздумья, я нершительно сказалъ:

— Я думаю — это въ цляхъ сохраненія тирольской нравственности…

— Причемъ тутъ нравственность?

— А какже! Мстность у нихъ гористая, мужчины же при объясненіи двицамъ въ любви обязательно становятся на колни.

— Ну?!

— Ну, а въ гористой мстности на голыя колни не очень-то встанешь.

— Это вздоръ! Нтъ ничего нелпе вашихъ теорій.

— Ну, а въ гористой мстности на голыя колни не очень-то встанешь.

— А у васъ никакихъ теорій, и вообще-то, нтъ.

— Вы думаете? А моя теорія причины приливовъ и отливовъ? Это не мысль, а молнія!

— Воображаю!

— Вы знаете, господа? По моему — на земномъ шар не хватаетъ воды. Все дло въ томъ, что два противоположныхъ берега океана можно сравнить съ головой и ногами спящаго человка, прикрытаго короткимъ одяломъ — океаномъ. Теперь: если натянуть короткое одяло на голову, обнажаются ноги, натянуть на ноги — обнажается голова. Такъ и океанъ — если тутъ приливъ, тамъ долженъ быть отливъ, Понятно?

— Садитесь! Два!

— Не два, а четыре.

— Идея. Кельнеръ! Еще четыре кружки.

— Я не хочу пива, — неожиданно сказалъ Сандерсъ, глядя на насъ помутнвшими глазами. — Мн нездоровится.

Мы засуетились, а больше всхъ Крысаковъ.

— Ну, вотъ! Говорилъ я, что вамъ не нужно было сть яицъ утромъ.

— Да причемъ тутъ яйца? Крысаковъ не медикъ, но у него своя стройная система распознанія болзней, и леченія ихъ; кром того, у него собственное ни у кого не заимствованное представленіе о человческомъ организм.

— Какъ, причемъ яйца? У васъ еще вчера была немного повышена температура. Крутыя яйца при повышеніи температуры являются бродильнымъ ферментомъ и, давя на печень, производятъ отливъ крови отъ сердца.

— Вотъ-то чепуха.

Крысаковъ разсвирплъ.

— «Чепуха»? Сначала не слушаете меня, а потомъ чепуха. Говорилъ я вчера, чтобы вы взяли холодную ванну? Говорилъ?

— Говорили.

— Ну, вотъ. А вы не взяли. У меня, батенька, отецъ докторъ.

— Наврное, прекрасный докторъ, — вжливо поддержалъ я. — Я думаю, тысячи его бывшихъ больныхъ возносятъ на томъ свт за него молитвы.

— Сандерсъ! Сейчасъ же въ постель! Мы поднимемся на финикюлер на гору, посидимъ съ полчасика и потомъ займемся вами.

Опечаленные, поднимались мы по головоломной дорог въ хрупкомъ вагончик на вершину горы.

Крысаковъ разсянно смотрлъ на зеленющій скатъ, сбгавшій къ серебряной рк и нсколько разъ бормоталъ про себя:

— Да, несомннно… Типичный брюшной тифъ. Безъ вспрыскиванія кокаиномъ не обойтись. Гм… Ножныя ванны.

Его красивое лицо съ орлинымъ носомъ было сумрачно.

Чтобы отвлечь его отъ печальныхъ мыслей, я спросилъ:

— Интересно, какой силой этотъ вагончикъ поднимается въ гору?

— Очень просто, — пожалъ плечами Мифасовъ. — Одинъ вагончикъ ползеіъ вверхъ, другой внизъ. Вотъ, который ползетъ внизъ, подымаетъ своей тяжестью первый, т. е. идущій вверхъ.

— Я не техникъ, — возразилъ я, — но здравый смыслъ мн подсказываетъ, что это не такъ. По твоей теоріи выходитъ, что вагонъ, ползущій внизъ, долженъ быть всегда въ нсколько разъ тяжеле, ползущаго вверхъ.

— Онъ и тяжеле.

— А какже тогда слдующая очередь, когда тяжелый долженъ ползти вверхъ, а легкій — внизъ?

— Очевидно, перекладываютъ какую нибудь тяжесть.

— Какъ же перекладывать, когда вагончики ни разу не сходятся вмст внизу или вверху.

— Ну, это уже дло техники. Я говорю только то, что знаю наврное.

— А я думаю, что тяга электрическая…

— Что?!! Ха-ха! Ну, и скажетъ-же, ей-Богу.

Посл выяснилось, что тяга, действительно, электрическая.

— Ну что? — безжалостно спросилъ я Мифасова. — Кто былъ правъ?

— Что? Ну, милый мой — мн, вообще, ни тепло, ни холодно, какая тамъ тяга. Вообще, не приставай ко мн.

Черезъ часъ Сандерсъ съ термометромъ подмышкой сидлъ, окруженный нами, и говорилъ:

— Ну, ребятки, плохо мн. Ужасно не хотелось бы умереть въ Тирол…

Сердца наши разрывались отъ тоски и жалости.