Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Ужъ и легенда! Да махните рукой на привидніе. Живите такъ.

— Это не то. Не комфортабельно. Впрочемъ, я поговорю съ архитекторомъ.

— Вамъ бы жениться лучше, — посовтовалъ я.

— О, это очень трудная вещь — бракъ. У меня есть дв двушки на примт — не знаю на какой изъ нихъ остановиться.

— А какая между ними разница?

— Хлбный элеваторъ.

— Удивляюсь я вамъ, американцамъ… Все вы сводите на деньги да на элеваторы. Могли бы хоть тутъ послдовать влеченію сердца. Каковы он собою?

— Одна миніатюрная, небольшого роста, килограммовъ около пятидесяти всу, другая высокая, хорошо развитая двушка.

— Килограммовъ въ шестьдесятъ?

— Да, около этого. Вотъ, вы тутъ и посовтуйте!..

— И совтовать нечего. Женитесь на той, которая вситъ больше.

Онъ съ сомнніемъ посмотрлъ на меня — не смюсь ли я.

— Однако… Это, кажется, нсколько меркантильный взглядъ…

— Ничуть! — горячо воразилъ я. — Вы подумайте. Что такое жена? Это нчто такое, что дороже всего человку. И если этого дорогого, прекраснаго, будетъ на двадцать процентовъ больше, то не ясно ли, даже не умющему считать, что отъ этого счастье обладанія любимымъ существомъ подымется на такое же количество процентовъ.

Онъ снисходительно пожалъ плечами.

— Эти европейцы неисправимые идеалисты. Впрочемъ… Пароходъ нашъ уже подходитъ къ Гену… Мы сейчасъ разстанемся. Я совершенно незаметно провелъ съ вами два часа сорокъ семь минутъ. Очень радъ. Не откажитесь принять отъ меня на память эту любопытную вещицу!

Джошуа вынулъ изъ бумажника зубочистку и благоговйно протянулъ ее мн.

— Это что такое?

— Это замчательныя зубочистки. Ихъ всего у меня три и каждая обошлась мн въ 300 долларовъ.

— Изъ чего же он сдланы? — изумился я.

Онъ самодовольно улыбнулся.

— Изъ пера на шляп Наполеона Перваго, на той самой шляп, въ которой онъ былъ на Аркольскомъ мосту. Мн было очень трудно достать эту вещь!

Джошуа Перкинсъ пожалъ мн руку, надлъ пиджакъ, засвисталъ фальшиво и зашагалъ за носильщикомъ.

Я подошелъ къ борту парохода, бросилъ наполеоновскую зубочистку въ воду и сталъ смотрть на закатъ…

ГЕНУЯ

Генуя знаменита своимъ Campo Santo; Campo Santo знаменито мраморными памятниками; памятники знамениты своей скульптурой, а такъ какъ скульптура эта — невроятная пошлятина, то о Гену и говорить не стоитъ.

Впрочемъ, есть люди, которые съ умиленіемъ взираютъ на такіе, напримръ, скульптурные мотивы:

1) Мраморный дтина, въ мшковатомъ сюртук, брюкахъ стараго покроя и громадныхъ ботинкахъ, стоитъ у чайницы, долженствующей, по мысли скульптора, изображать могилу отца дтины; дтина, положивъ подъ-мышку котелокъ, плачетъ. Ангелъ сидя на чайниц, тычетъ въ носъ безутшному молодцу какую-то втку.

2) Огромный барельефъ: внизу, на крышк гроба стоитъ ангелъ и передаетъ, вытянувъ руки, парящему наверху ангелу — покойника, съ безмолвной просьбой распорядиться имъ по своему усмотрнію.

3) Безносая смерть тащитъ упирающуюся двицу въ склепъ.

4) А вотъ двица, судьба которой лучше — ее просто два ангела ведутъ подъ руки къ вчному блаженству.

5) Цлая композиція: мраморный хозяинъ умираетъ на мраморной кровати, окруженный домочадцами; налво господинъ въ мраморномъ галстук не то утшаетъ, не то щекочетъ пальцемъ даму, возведшую глаза гор.

Всюду невроятное смшеніе старомодныхъ сюртуковъ и панталонъ съ ангельскими крыльями, ангельскими хитонами, ангельскими обнаженными руками и ангельскими факелами въ рукахъ.

Ангельское терпніе нужно, чтобы пересмотрть всю эту безсмыслицу.

Во время нашего путешествія по этому безконечному морю испорченнаго мрамора — произошелъ странный инцидентъ.

Именно, Крысаковъ, который задержался около стучащейся въ райскія двери двицы, вдругъ догналъ насъ, блдный, и въ ужас зашепталъ:

— Со мной что-то случилось…

— Что такое?

— Сколько кьянти выпили мы за завтракомъ? — сказалъ Крысаковъ, дрожа отъ страха.

— Сколько каждому хотлось — ни на каплю больше. А что случилось?

— Дло въ томъ — я не знаю, что со мной сделалось, но я сразу сталъ понимать по итальянски.

— Какъ такъ? Почему?

— Видите-ли, около той «двушки у вратъ» стоитъ публика. Вдругъ кто-то изъ нихъ заговорилъ — и я сразу чувствую, что понимаю все, что онъ говоритъ!

— Какой вздоръ! Этого не можетъ быть.

— Увряю васъ! Другой ему отвтилъ — и что-же! Я чувствую, что понялъ и отвтъ.

— Тутъ что-то не ладно… Пойдемъ къ нимъ!

Мы подошли…

— Слышите, слышите? Я прекрасно сейчасъ понимаю о чемъ они говорятъ… О томъ, что такой сюжетъ, они уже встрчали въ Рим… Хотите, я вамъ буду переводить?

— Не стоитъ. Это излишне.

— По… почему?

— Потому что они говорятъ по русски.

Мифасовъ оглядлъ фигуру смущеннаго Крысакова и уронилъ великолпное:

— Удивительно, какъ вы еще понимаете по русски.

СТРАШНЫЙ ПУТЬ

Путь изъ Генуи въ Ниццу былъ ужасенъ. Отвратительные, грязные вагоны, копоть, духота.

Вс мы грязные, немытые — и умыться негд.

димъ ветчину, разрывая ее пальцами, и пьемъ кьянти изъ апельсиныхъ шкурокъ и свернутыхъ въ трубочку визитныхъ карточекъ.