Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Солнце склонялось къ закату. Всѣ мы сидѣли злые, мрачные и все время поглядывали подстерегающими взорами другъ на друга, только и ожидая удобнаго случая къ чему-нибудь, придраться.

Въ вагонѣ сразу стемнѣло.

— Удивительно, какъ на югѣ быстро наступаетъ ночь, — замѣтилъ Мифасовъ.

— Не успѣешь оглянуться, какъ уже и стемнѣло.

— Удивительно, какъ вы все знаете, — саркастически замѣтилъ Сандерсъ.

— Въ васъ меня удивляетъ обратное, — возразилъ Мифасовъ.

Вдругь въ вагонѣ стало проясняться, и опять дневной свѣтъ ворвался въ окно.

— Удивительно, — захихикалъ Сандерсъ, — какъ на югѣ быстро свѣтлѣетъ.

Поѣздъ опять нырнулъ въ туннель.

— Удивительно, — сказалъ Крысаковъ, — какъ на югѣ быстро темнѣетъ…

— Чертъ возьми, — проворчалъ Сандерсъ, — какъ быстро время летитъ. Сегодня только выѣхали и уже прошло три денечка.

— Опять темнѣетъ! Четвертая ночка!

— А вотъ уже и разсвѣтъ… Четвертый денечекъ. Съ добрымъ утромъ, господа.

Угрюмо озираясь, сидѣлъ затравленный Мифасовъ.

Чѣмъ дальше, тѣмъ туннели попадались чаще, и до границы мы проѣхали ихъ не меньше сотни.

Когда, по выраженію Крысакова «наступила ночка», я вдругъ почувствовалъ, что какое то тяжелое тѣло навалилось на меня и стало колотить меня по спинѣ. Я съ силой ущипнулъ неизвѣстное тѣло за руку, оно взвизгнуло и отпрыгнуло.

Поѣздъ вылетѣлъ изъ туннеля — всѣ смирно сидѣли на своихъ мѣстахъ, апатично поглядывая другъ на друга.

— Хорошо-же, — подумалъ я.

Едва только поѣздъ нырнулъ въ слѣдующій туннель, какъ я вскочилъ и сталъ бѣшенно колотить кулаками, куда попало.

— Ой, кто это? Черртъ!

Опять свѣтло… Всѣ сидять на своихъ мѣстахъ, подозрительно поглядывая другъ на друга.

— Кто это дерется? Что за свинство, — спросилъ сонный Сандерсъ.

— Дѣйствигельно, — подхватилъ я, — безобразіе! Вести себя не умѣють.

Тьма хлынула въ окна. И опять поднялась въ вагонѣ неимовѣрная возня, ревъ, крики и протесты.

— Стойте! — раздался могучій голосъ Крысакова. — Я поймалъ того, который насъ бьетъ. Держу его за руку… Нѣтъ, голубчикъ, не вырвешься!

Засіялъ свѣтъ и — мы увидѣли, бьющагося въ Крысаковскихъ рукахъ Сандерса.

Всѣ набросились на него съ упреками, но я замѣтилъ, какъ змѣилась хитрая улыбочка на губахъ Мифасова.

Отъ Монте-Карло къ намъ въ купе подсѣли двѣ француженки.

Одна изъ нихъ обвела насъ веселымъ взглядомъ, и вдругъ нахлобучила Крысакову на носъ его шляпу.

— Ура! — гаркнулъ Крысаковъ изъ подъ шляпы. — Отселѣ, значитъ, начинается прекрасная Франція!

НИЦЦА

Ницца — небольшой городокъ, утыканный пальмами.

Мы попали въ него въ такое время, когда все пріѣзжее народонаселеніе состояло изъ шести человѣкъ: насъ четырехъ и тѣхъ двухъ француженокъ, которыхъ мы встрѣтили въ вагонѣ.

У бѣдняжекъ, очевидно, въ сезонѣ были такія плохія дѣла, что уѣхать было не на что и, поэтому, онѣ влачили вдвоемъ жалкое существованіе, надѣясь на случай.

Но случай не подвертывался, потому что, кромѣ насъ никого не было, а наши принципы удерживали насъ, отъ легкомысленныхъ поступковъ и преступнаго общенія съ женщинами.

Намъ не нужно было тратить много времени, чтобы замѣтить, что вся Ницца живетъ только нами и для насъ; всѣ гостинницы были закрыты, кромѣ одной, въ которой жили мы; всѣ извозчики бездельничали, кромѣ двухъ, которые возили насъ, магазины отпирались для насъ, музыка по праздникамъ на площади гремѣла для насъ, и только легкомысленныя бабочки, кружившіяся около насъ, были внѣ этого распорядка — спросъ на женскую привязанность стоялъ до смѣшного низко.

Когда мы уѣзжали, было такое впечатлѣніе, что душа Ниццы отлетаетъ и тѣло сейчасъ замретъ въ послѣдней агоніи.

Въ Парижъ! Въ Парижъ!

ПАРИЖЪ

Тоска по родинѣ. — Мы четверо. — Призракъ голода. — Муки. — 14 іюля. — Лирическое отступленіе. — Деньги отыскиваются. — Послѣднія усилія. — Драка. — Побѣда. — Въ Россіи! — Послѣднее mercі…

Налиболѣе остро это началось съ Парижа.

Первымъ былъ пойманъ Мифасовъ; пойманъ на мѣстѣ преступленія, въ то время, когда, сидя въ маленькомъ кафе на бульварѣ Мишель, и увидя насъ, пытался со сконфуженнымъ видомъ спрятать въ карманъ клочекъ бумаги.

— Погодите! — строго сказалъ Крысаковъ. — Дайте-ка сюда. Ну, конечно, я такъ и подозрѣвалъ…

Это былъ обрывокъ русской газеты.

— А наше слово? Наше слово — не читать русскихъ газетъ, не вспоминать о Россіи, не пить русской водки?..

Опустивъ голову, смущенно шаркалъ ногой по цементному полу Мифасовъ.

Вторымъ попался Сандерсъ.

Однажды, идя по улицѣ впереди него, и неожиданно оглянувшись мы, замѣтили, что онъ, отмахнулся два раза отъ какого-то попрошайки, а потомъ вдругъ остановился, прислушался къ его словамъ, и лицо его, какъ будто очарованное сладкой музыкой, распустилось въ блаженную улыбку.

— О! — сказалъ Сандерсъ, — вы говорите — вы русскій! Неужели? Не обманываете-ли вы меня?

— Русскій! Ей Богу! Повѣрьте третій день уже хожу — ни шиша…