Экспедиция

Он помолчал. Автоколонна проехала, последние уходящие огни метнулись по мокрой, разбитой дороге; по черной земле, которая поглощала любой свет втягивала в себя, не отпускала; по его лицу — на секунду четкие черты дрогнули, поплыли, словно вода под ветром…

— В том, что их куда-то там не пропустили, — сказал он наконец, — нет ничего странного. Их терпят, но не любят, драйверов. Они, знаешь, ребята отчаянные — там только такие и держатся. Мало ли, что они там натворили. А что касается того, что там все выглядело странно… понимаешь, вообще-то ходят слухи, что с какими-то местами просто пропадает связь. Но, по-моему, это не относится к крупным городам, а до мелочи ни у кого руки не доходят. А может, ему просто померещилось… Не знаю.

Я вздохнула.

— Где мы вообще живем? — говорю. — Раньше было точно известно, что может быть, а чего — нет. А теперь все готовы поверить во что угодно.

Томас пожал плечами. Может, он относился к тем рационального склада людям, которые вообще предпочитают не забивать себе голову всякими глупостями.

— Пошли, — говорит, — теперь до утра ничего интересного не будет.

Мы вернулись к джипу, и я увидела, что от машины отделился темный силуэт. Кому-то еще не спится.

— Эй! — негромко окликнул Томас.

— Это я, — откликнулась Кристина.

— Как твои дела? — спросил он. — Отошла немного?

Она устало сказала:

— Ага. Пока машина не едет, все в порядке. А может, завтра легче будет. Я думаю, это дело привычки.

— Ну-ну, — неуверенно отозвался Томас. Кажется, он не верил в приспособляемость.

— Нам еще долго ехать? — по-моему, и сама Кристина в эту приспособляемость не очень-то верила.

— Если бы не было всяких посторонних факторов, — ответил он, — я бы сказал — дня четыре. При условии, что мы не будем очень гнать, а будем щадить себя и машину. Но, учитывая, что на дорогах творится… надо будет, кстати, радио послушать.

Он нырнул на переднее сиденье и вылез, держа в охапке какую-то темную массу, которая распалась на портативный приемник и пластиковый коврик. Развернул коврик, устроился возле машины и врубил радио, правда, негромко. Оттуда доносился треск, шипение, странные плывущие звуки, потом какой-то горячечный голос, который кричал:

— А мне наплевать! Кто остался? Никого там не осталось! Дай мне два самолета, по крайней мере! Ну, хоть один! Я эту заразу выжгу… — Голос замутился, побледнел и ушел в сторону; опять раздался сухой треск атмосферных разрядов, потом вдруг выплыл еще один голос, женский, бодрый до идиотизма:

— А сейчас для наших мужественных парней, которые рискуют жизнью на дорогах, певица Ника Зарудная споет песню «Сегодня я с тобой, орел мой горный».

— С ума посходили, — пробормотал Томас, вырубил радио, которое уже начало самозабвенно выводить:

Сегодня я с тобой, орел мой горный,
Сегодня я уже не буду гордой.

и полез обратно в машину.

Кристина задумчиво поглядела ему вслед.

— Я его боюсь, — сказала она. — Как тебе удается с ним ладить?

Я честно сказала:

— Сама его боюсь. Но он, по-моему, ничего плохого не хочет. Просто себя так держит.

— Мне тут неуютно, — говорит она. — Остальных я тоже не знаю.

— С остальными все понятно. Они-то как раз на виду. Игоря я давно уже знаю — года два-три. Он хороший мальчик. Разумный, спокойный. Он с виду выглядит слабым, но мне кажется, что это не так. Просто домашний мальчик, вот и все. А Герка… я его самого не очень хорошо знаю, так, общие знакомые. Но, в общем, таких людей тоже хватает. Он привык быть сильным… ему это очень важно, думаю. А кто сейчас сильный? Вот он и мучается.

— Тяжело с ними… Ты-то как держишься?

— Да никак, — говорю. — Так, стараюсь не скандалить. И то, знаешь… Мы все время друг у друга на виду. Уйти некуда. Отдохнуть от посторонних глаз негде. Как тут убережешься?

— Вот все вы меня обвиняете, — сказала она с неожиданной горечью, что я негибкая. Что требую от людей слишком много. Вот они меня и не любят.

Ну чего от меня она хочет, бедняга?

— Кристинка, а кто кого сейчас любит? Кто сейчас согласится взять на себя ответственность за другого человека? Сознательно, во всяком случае. Ты же посмотри, во что мы все превратились!

А ведь и правда, думаю. Уж не знаю, каким нужно обладать героизмом, чтобы решиться в наше время на какие-то прочные человеческие отношения… и что из этого получится.

— Все мы, — говорю, — получаем то, что заслуживаем. Поспать не хочешь?

Я пошла внутрь. Там хоть тепло.

Может, ей хотелось еще поговорить — просто потому, что на самом деле мы почти друг с другом не разговаривали — так, по необходимости. А о чем говорить — жаловаться противно, хвастаться нечем…

* * *

На следующий день нас обстреляли.