Читаем Экспедиционный корпус полностью

Дойдя до барака, в котором помещалась охрана, капитан еще раз приказал итти на работу. Мы отказались. Манжен был окончательно взбешен. Дрожащей рукой он открыл дверь комнаты, которая служила вместо гауптвахты, и, введя нас туда, запер дверь на ключ. Но эта мера не подействовала на остальных: на работу они не пошли.

Очутившись под замком, мы стали обдумывать свое положение.

— Начинается, — проговорил я, обращаясь к товарищам.

— Да уже началось, вызов сделан, — ответил Оченин.

— Началось не плохо, не знаю, чем кончится, — поддакнул Станкевич.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — заключил Карпов.

— Чем бы ни кончилось, но отступать не будем, — сказал Макаров.

— Посмотрим, как поступит с нами Манжен.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Весь день мы просидели голодные. На следующее утро всех отказавшихся работать заперли в один из бараков. Нашу пятерку вывели к «доске отдыха».

Нас посадили на ребро прибитой между двумя столбами доски, вытянули во всю длину ноги и руки и закрепили их в деревянном заборе. Кисти рук и ступни ног оказались по другую сторону забора.

Сидеть на ребре доски с вытянутыми вперед руками и ногами было ужасной пыткой. Согнутые в этом положении, намученные работой, спины ныли нестерпимо и даже трещали. Когда же нас освобождали, мы, прежде чем встать на ноги, вынуждены были крутиться волчком, чтобы разогнуть спину.

Это наказание длилось четыре дня подряд. Каждый день утром и вечером нас сажали на два часа на доску. Пища выдавалась в половинном размере.

*

Вскоре в наш лагерь пришло пополнение. Оно состояло из ста пятидесяти русских солдат с македонского фронта. Они прибыли из лагеря, находившегося у границ Испанского Марокко.

«Македонцы» оказались славными ребятами. Они быстро сдружились с ля-куртинцами. В Африке за один месяц пребывания они уже успели увидеть и испытать кое-какие «прелести». «Доска отдыха» для них была не новостью.

Измученные трудностями македонского фронта и издевательством своих офицеров, они, услышав об Октябрьской революции в России, отказались итти на позиции. После репрессий со стороны начальства, которые не сломили их волю, македонцы были направлены в африканскую ссылку.

Будучи в прежнем лагере, македонцы работали на строительстве тоннеля для железнодорожного пути. Им также ничего не платили. Узнав, что за работу им полагается три франка в день, они потребовали объяснений. В ответ на это начальство запретило выдавать им горячую пищу в течение трех дней. Македонцы настаивали на оплате своего труда. Тогда был отдан приказ посадить на «доску отдыха» тех, кто первым поднял голос протеста. Так македонцы ничего и не добились.

Охранники оказались людьми не плохими. По воскресным дням они отпускали русских солдат в ближние деревни. Население относилось к солдатам сочувственно, всячески старалось помочь, кто чем мог, главным образом снабжая продуктами питания.

В один воскресный день начальник охраны отпустил группу македонцев в деревню. Они задержались там и вернулись поздно. В этот вечер в лагерь приехал офицер. Увидев возвращавшихся русских, он пошел им навстречу.

— Вы где были?

— Гулять ходили, господин капитан.

— Кто вам разрешил?

— Никто не разрешал, сами пошли, — ответил один солдат.

— Вас капрал отпустил? — допрашивал офицер.

— Никак нет, господин капитан. Капрал не видел, как мы ушли. Мы старались, чтобы он не заметил нашего ухода.

— По десять часов «доски отдыха» каждому! — закричал офицер.

После отбытия наказания и отъезда офицера все восемнадцать македонцев ночью ушли в Испанское Марокко. Французские власти потребовали выдачи бежавших русских. Через несколько дней беглецов привели обратно, а потом отправили неизвестно куда.

С тех пор офицер начал придираться к солдатам по всякому пустяку. Обвинял в плохой работе, в плохом поведении. Часто наказывал, ухудшил и без того плохую пищу. Македонцы терпели. В конце концов офицер довел их до того, что они чуть не убили его кирками. После этого ссыльных перевели в наш лагерь.

Мы быстро нашли общий язык с македонцами и через несколько дней после их приезда снова предъявили капитану Манжену требование платить за работу. Капитан отказал, как и раньше. Мы твердо настаивали на своем. Грозили бросить работу, к которой опять было приступили. На наши требования и угрозы Манжен не обращал внимания. Мы привели угрозу в исполнение, и на следующий день на работу не вышло человек двести.

Весь красный от гнева, капитан вбежал в наш барак. Он ругался, топал ногами, стучал кулаком по столу.

— Если вы не выйдете сейчас на работу, я прикажу охране морить вас голодом до тех пор, пока не образумитесь, — заявил Манжен.

— Нам все равно подыхать придется, поэтому чем скорей, тем лучше, — сказал Оченин.

— Вы главный бунтарь и зачинщик! — крикнул Манжен.

— Лучше быть честным бунтарем за правое дело, чем красть у нищих суму, — спокойно ответил Оченин.

Капитан смешно выругался по-русски. Мы расхохотались. Капитан, не поняв причины нашего смеха, рассвирепел окончательно. Но никакие новые угрозы на нас не подействовали, и он ушел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное