Экспедиционный корпус

Наша охрана состояла из французских солдат во главе с аджютаном (подпрапорщик). За все время пути ни на одной станции выходить из вагона не разрешали. Кормили очень плохо, кофе и чаю не давали. Не было выдано ни сигарет, ни табаку. Мы были возмущены, и будь на месте охранников-французов фельтенцы, этих бы всех выбросили из вагонов.

До Марселя ехали полтора суток и прибыли туда на рассвете. Немедленно нас высадили из вагонов и направили в порт, там посадили на пароход, отправлявшийся в Алжир.

Погрузили нас в трюм, где стояла такая жара, что через полчаса дышать стало нечем. Трюм был грязный, пропитан зловониями. Мы попробовали заявить протест, но над нами только посмеялись. Мы требовали кофе или чаю, нам не дали даже и воды.

Пароход грузился часов двадцать после нашей посадки, и все это время мы парились в трюме, как в бане, голодая и мучаясь от жажды.

Вспомнили мы, как встречали нас в этом же Марселе полтора года назад, сравнили свой отъезд отсюда и долго кляли все на свете…

Виновниками наших мытарств мы считали Временное правительство и Керенского. Но не могли простить и французским правителям, которые действовали заодно с нашим начальством и не только не облегчали наше положение, а, наоборот, ухудшали.

Однако мы не падали духом. Все пятьсот человек горели желанием бороться до конца и при первой возможности жестоко отомстить угнетателям. Нас не страшили африканская ссылка и ожидающие нас невзгоды — голод, холод, жара и издевательства начальства. Мы боялись лишь одного: умереть не отомстив.

Не зная истинного положения в России, мы как бы чувствовали, что там происходит что-то особенное, это особенное нас страшно интересовало и волновало. У всех было огромное желание быть в этот момент в России, дышать родным воздухом, сражаться бок-о-бок со своими братьями по духу и крови против извечных угнетателей и эксплоататоров, засевших во Временном правительстве.

Куртинские события открыли нам глаза, показали, что в России правительство хотя и не царское, но и не наше. Это правительство не хотело видеть нас на родине, боялось нашего приезда домой. Испугавшись ля-куртинских «бунтовщиков», оно распорядилось уничтожить нас, но в Россию не перевозить.

Солдаты, которые до ля-куртинского расстрела возлагали какие-то надежды на Временное правительство, а потому и не принимали активного участия в нашей борьбе, теперь окончательно убедились в своих ошибках. Все их иллюзии рассыпались в прах. Они так же, как и мы, горели желанием скорее вернуться на родину и биться с буржуазным правительством Керенского и со всеми его приспешниками.

Но мы были бессильны. Зловонный трюм корабля крепко держал нас, не давая не только свободы, но и свежего воздуха. Свободны у нас были лишь мысли, которые мы высказывали теперь вслух, никого не остерегаясь. Среди нас не было ни предателей, ни шпионов, мы были одна крепко спаянная большая семья, затерявшаяся среди чужих морей и городов и окруженная усиленной охраной.

Кончилась погрузка корабля. Нам выдали на дорогу по нескольку галет и по котелку горького черного кофе.

Послышался третий гудок, и пароход повез нас с одного материка на другой, где нас ждало еще больше мучений.

Прощай, Франция с широкой «демократической свободой», которой за полтора года мы ни разу так и не почувствовали!

Прощайте, товарищи, погибшие в боях под Бремоном и Курси! Прощайте, товарищи, павшие в ля-Куртине, безвинные жертвы гнусной и подлой сделки французской и русской буржуазии. Придет время — мы отомстим за вас, отомстим жестоко, но справедливо…

Корабль вышел в открытое море. Нам разрешили подняться на верхнюю палубу подышать свежим воздухом. И вскоре зазвучала русская песня. Грустную песню сменила веселая, залихватская. Нашлась двухрядная гармонь, и мое искусство вновь пригодилось. Играл я не по приказу подпрапорщика Кучеренко, как на «Сантае», и поэтому всю душу вкладывал в знакомые мелодии. Под гармонь русские ударили «камаринского», украинцы загремели «гопаком».

Песни и пляски развеселили приунывших ля-куртинцев. Забылись все перенесенные невзгоды, будто бы не пугала никого африканская ссылка. Молодость брала свое…

Французские матросы выбрались из кают на палубу и, подойдя к нам, шутили и смеялись вместе с нами. Вечером они угостили нас вином, табаком и сигаретами. В трюм нас больше не загоняли.

Благодаря хорошему отношению матросов и охранников наше путешествие по морю прошло без особых трудностей и лишений.

5

В алжирском порту мы простояли день. Пароход забрал груз и отправился дальше на запад. Высадили нас в порту Оран, куда судно пришло ночью. Охрана передала наш отряд оранскому конвою.

Разместили нас далеко от порта за городом, в бараках воинского лагеря. Накормили скверным ужином и приказали ложиться спать. Коек в бараках не было, нар также, пришлось лечь на полу.

Рано утром нас погнали этапом на юг. В первый день мы прошли километров пятьдесят. Итти по песку было очень трудно, но конвоиры торопили, не позволяли отдыхать.

Ночевали около небольшой деревни под открытым небом.