Экспедиционный корпус

В полдень, когда солдаты вернулись в бараки на обед и увидели, что машина все еще стоит на прежнем месте, любопытство разгорелось. Каждый хотел узнать, кто и зачем приехал на машине. Некоторые не выдержали и заговорили с охраной, стараясь получить от нее какие-либо сведения. В это время в бараке не было фельдфебеля и охранник-негр, предварительно осмотревшись кругом, тихо сообщил, что прибыли два офицера из России, но он не знает зачем.

До самого вечера на работе только и говорили о приезде офицеров. Большинство было уверено, что они всех солдат отправят домой.

— Что же иначе они будут здесь делать? — рассуждали куртинцы. — Не может же быть, чтобы мы всю жизнь провели в Африке, ведь знает же наше правительство, что мы заброшены сюда ни за что, ни про что. Вся наша вина лишь в том, что мы отказались итти на фронт, а хотели ехать домой.

Вечером после ужина капитан Терехин, поручик Стромский и приехавшие офицеры прошли по нескольким баракам. В одном из них задержались, и Терехин велел созвать солдат из других бараков на беседу.

— Братцы, — сказал капитан. — К нам приехали из России два представителя, они посланы нашим правительством для обследования положения русских в Африке и для того, чтобы нас информировать о положении в России. Говорить будет капитан Прощенко.

— Братцы! — начал Прощенко. — Я недавно приехал из России. Правительство поручило мне обследовать ваше положение, а вместе с тем выявить более честных и добросовестных из вас, которые будут достойны отправки на родину в первую очередь. Кроме этого на мне лежит обязанность выявить среди вас и недостойных, то есть таких, которые совершенно не будут отправлены в Россию, а останутся в Африке навечно. Из разговора с капитаном Терехиным я уже примерно знаю, кто из вас является достойным и кто недостойным, но я решил лично в этом убедиться.

— В России сейчас два лагеря, — продолжал Прощенко. — В одном под руководством генерала Деникина собрался весь честный русский народ, который желает мира и счастья нашей несчастной родине. В другом лагере засели большевики. В настоящее время вооруженный народ наступает на большевиков со всех сторон: с юга, севера, запада, востока, и недалек тот час, когда большевики будут окончательно уничтожены. Так вот, — заключил Прощенко, — теперь вам, я думаю, вполне понятно, какое положение в России. На этом мы сегодня закончим, а с завтрашнего дня начнем отбирать наиболее достойных для отправки на родину в первую очередь.

— Господин капитан, а землю помещичью Деникин мужикам отдал? — спросил один солдат.

— Отдал, всю отдал.

— А большевики тоже отдали землю мужикам? — спросил другой.

— Нет, большевики крестьянам землю не дали, они ее всю себе забрали.

— А кто же тогда засевает землю?

— Никто не засевает, большевики никому не дают сеять, вот земля и лежит незасеянная. Поэтому и свирепствует голод по всей Совдепии.

— А что это за Совдепия, господин капитан? — спросил солдат Комаров, бывший член полкового комитета в ля-Куртине, не раз активно выступавший на солдатских собраниях против Временного правительства.

— Совдепия? — переспросил капитан. — Это сов… это союз всех дикарей и головорезов.

— А по-моему это неверно, — сказал Комаров, — такого союза никогда и нигде не существовало. Я думаю, что Совдепия — это скорей похоже на Совет депутатов, а не на союз всех дикарей и…

— Ну, братцы, до свидания, — перебил его Прощенко, — завтра еще поговорим, а теперь уже поздно, спать пора.

Офицеры и фельдфебели поспешили уйти.

— Я и вперед чувствовал, что это приехали не нашего брата защищать, а такие же брандахлысты, как и те, которых нам в ля-Куртин Керенский присылал, — говорил Комаров. — Держи ухо востро, братва, иначе сгнием здесь, как падаль. Будьте уверены, они приехали веревки из нас вить да зубы заговаривать.

Разошлись ля-куртинцы по баракам недовольные.

На следующий день в обычный час все вышли на работу. Фельдфебели никого не ругали, не кричали, не били. Часов в одиннадцать к месту работ явились офицеры. Посмотрев, как работают ля-куртинцы, они, не сказав ни слова, удалились.

Прошло еще три дня. Приехавшие ни разу больше ля-куртинцев не собирали, на работу к ним не приходили, бараки не посещали. Некоторые солдаты уже стали посмеиваться над капитаном Прощенко и его проверкой достойных и недостойных.

На пятый день утром, когда ля-куртинцы выстроились на работу, присутствовавший здесь фельдфебель скомандовал «смирно!» и начал по списку выкликать фамилии. Вызванных отвели в сторону и объявили им об отправке в Россию. Всего было отобрано двести шестьдесят человек.

Собрав свои пожитки, пообедав и горячо распростившись с остающимися в лагере товарищами, счастливцы выстроились около бараков в ожидании команды.

К стоявшему в первой шеренге солдату Михаилу Крюкову подошел его товарищ Комаров, который не был намечен к отправке.

— Счастливый путь, Миша, — сказал он, крепко сжимая руку товарища, — желаю тебе благополучно добраться до дома и, если потребуется, покрепче бить буржуев. Черкни там несколько слов моим родным в Тулу.