Экспедиционный корпус

Во французской армии было принято за правило: если требовалось достать от неприятеля «языка», то определялся участок, на котором по сведениям разведки находились немецкие секреты, и по этому участку предварительно стреляла артиллерия. Снаряды ложились так густо, что совершенно отрезали немцам путь к отступлению, и они вынуждены были сидеть в своих секретах. В этот момент французские охотники и забирали их. Когда французы узнали, что русские привели двух немцев без артиллерийской стрельбы, они были поражены этим.

Через полтора месяца первый батальон ушел в резерв, сдав свой участок третьему батальону. Штаб полка находился в Мурмелоне, а резервный батальон стоял неподалеку в лесу. Солдаты из резерва ежедневно ходили в город за покупками, а иногда просто покутить. Несмотря на близость фронта, Мурмелон жил полной жизнью. Торговали магазины, были открыты кафе и рестораны.

В общем Мурмелонский участок фронта оказался спокойным. За два с половиной месяца пребывания здесь наших частей немцы ни разу нас не атаковали, не было и значительных перестрелок. Солдаты ели да спали, многие располнели. Втихомолку в землянках пили вино, которое приносили из резерва, играли в карты, часто получали посылки от своих «крестных». Моя «крестная мать», некая Бланш Сан-Мари, жила в Ницце. Она аккуратно присылала сигареты, табак, шоколад и нередко что-нибудь из белья.

Потом русские полки были заменены французскими и ушли в тыл на двухнедельный отдых.

В лагере, куда нас привезли на автомашинах, с первого же дня начались занятия. Нашлись офицеры, которые снова почувствовали себя безнаказанно, особенно командир первого батальона Иванов, произведенный в полковники.

Вызывающе вел себя Иванов в нашей первой роте. Он никак не мог забыть рядового Петрыкина, который смело напомнил «их благородиям» о человеческом достоинстве «нижних чинов». Было совершенно ясно, что Иванов решил мстить нам за оглушительную оплеуху, которую получил на «Сантае» командир полка Дьяконов.

Иванов ввел суровый режим в роте. Подъем у нас был на час раньше, занятия кончались на час позже, чем в других ротах. Кормили хуже, в город не пускали, свет в наших бараках тушили раньше обыкновенного. Ежедневно, как только рота выходила в поле, Иванов подъезжал к нам верхом и, не поздоровавшись, начинал пытку.

Он спрашивал о Петрыкине ротного командира и, когда тот отвечал: «Не могу знать, господин полковник», Иванов вызывал из строя других офицеров, и те отвечали то же, что и ротный. После опроса подпрапорщика, фельдфебеля, взводных и отделенных унтер-офицеров полковник обращался к солдатам, требуя указать местопребывание Петрыкина. Каждый раз Иванов получал один и тот же ответ: «Не можем знать, ваше высокоблагородие».

Тогда полковник принимался подолгу гонять роту бегом. Мы были при полной амуниции. От топота пятисот ног, от шума котелков и шанцевого инструмента гул раздавался по всему учебному плацу. Доведя нас до полного изнеможения, Иванов командовал «ложись», но лежать позволял только минуту и снова подавал команду «встать, бегом марш». Измученные солдаты вставали вяло, а некоторые продолжали лежать. Полковник приказывал подпрапорщику записывать фамилии этих солдат, и после занятий они стояли под винтовкой.

За две недели так называемого отдыха люди сильно похудели, обросли бородами, стали грязными и обтрепанными. Многих направили в госпиталь.

Наконец был получен приказ по бригаде: выступить через два дня на передовые позиции. Участок не указывался. Переход был назначен пешим порядком.

Занятия прекратились. Все лишнее имущество было сдано в обоз, солдаты получили полное количество патронов, ручных гранат, консервы, сигареты и галеты.

На пятые сутки к вечеру мы прошли город Реймс, который немецкая артиллерия превратила в груду развалин. Немцы не пощадили даже знаменитого готического собора, построенного в XIII веке. Немало исторических ценностей увезли они отсюда, когда город был в их руках. Немцы не оставляли Реймс в покое, и тяжелые снаряды частенько продолжали залетать сюда. Попадали снаряды и в собор, который был приспособлен под склад боевых припасов, — поэтому французы обложили его снаружи пятиметровым слоем мешков с землей.

После небольшого привала в Реймсе нас вывели в расположение траншей, вырытых в густом винограднике.

Ночью мы были уже на передовых позициях, где сменили французскую часть.

Командование отдало строгий приказ, чтобы никто не показывался из окопов и громко не разговаривал. Все распоряжения передавались шопотом. Солдаты старались ходить в траншеях без шума. Были приняты все меры, чтобы немцы не узнали, какая часть стоит против них. В двенадцать часов ночи все роты были на своих участках. Взводы, выставив наблюдательные посты, расположились в землянках.

Прошло два-три часа после смены французов. Кругом царила тишина. Неожиданно со стороны неприятельских окопов отчетливо прозвучал голос. На чистом русском языке кто-то крикнул оттуда:

— Здорово, молодцы второго особого полка!