Эксперимент «Исола»

Со временем кабинет Нур превратился в комнату Сири. Стопки книг и документов, как и сама Нур, сделали то, чего не сделали за все годы моего собственного детства: сдвинулись с мест и удалились. Медлительная армия мягких зверей и игрушек, платьиц и простыней в цветочек захватывала в хитрые клещи все больше пространства; наконец стопки книг отступили и стояли теперь, оттесненные к стене. Мало-помалу некоторые из них оказались даже в картонной коробке, обретавшейся на чердаке. Поэтому то, что Нур взяла Сири на свое попечение, когда я уехала в первый раз, было неудивительно. Меня поразило то, что произошло потом: Сири так и не вернулась домой по-настоящему, а я никак не могла понять, как это произошло. В одном из старых, пыльных романов, излюбленных Нур – разумеется, она заставляла меня их читать, когда я была подростком, – имелся пассаж, где одного из главных героев спрашивают, как он разорился, и он отвечает: “постепенно, а потом вдруг”. Именно так получилось с Сири и Нур. Вернувшись в первый раз из Кызылкума, я уже знала, что вскоре уеду снова, так что забирать Сири тогда показалось ненужным. Потом это опять показалось ненужным. И опять. А когда я вернулась больная, то забирать Сири тоже показалось мне ненужным, если не сказать – невозможным. Под конец это уже казалось ненужным по другим, более веским причинам. Я видела их вместе, Сири и Нур, темные головы склоняются друг к другу, маленькая и большая. Между ними образовалась связь. Они выходили из дома, и Нур одной рукой опиралась на костыль, а в другой сжимала руку Сири, хотя ей это было, наверное, неудобно и трудно.

Я и не знала, что Нур способна быть такой. Из ее рук вдруг начала струиться забота. Они готовили еду, заплетали косички, подтыкали одеяло, застегивали молнию, завязывали шнурки на ботинках. И Сири всегда – рука в ее руке, в ее волосах, на ее плече, на ее щеке. Видя их вместе, я видела замкнутую, самодостаточную систему, где энергия перетекает из одной части в другую, и потому эта система ни в чем не испытывает недостатка. Я отсутствовала, а они были дома, они были буднями друг друга, а я была исключением. Я словно заставляла их чувствовать себя неловко, как будто обе они стыдились, что должны любить меня, но не могут. Поэтому Сири так и жила у Нур. В гости приходила я, дважды в неделю. И даже когда мы все собирались в одной комнате, мне казалось, что я смотрю на них откуда-то извне. Они сидели в круге света, тянулись друг к другу, склонившись над каким-нибудь совместным делом, полностью поглощавшим их внимание. Какая-то часть меня хотела протянуть руку и дотронуться до них, но я так и не смогла сделать это. Я больше не была частью своей семьи. Они стали одним, я – другим.

Та, что смотрела на меня из зеркала, была теперь кем-то, очень похожим на меня: высокая, худая женщина средних лет, коротко стриженная, уже не блондинка, скорее седая, в чем-то темном и практичном. Лицо исхудалое, серьезное; может быть, оно было бы красивым или хотя бы не откровенно неприятным, если бы не намечающиеся морщины, красные сполохи нервной экземы, темные круги под глазами. Глаза, вот что. Они больше не были моими. Кто-то другой таращился на меня из знакомых глазниц, кто-то прятался там, внутри, какой-то человек выглядывал в черные окна, сам скрытый темнотой, и разглядеть его было невозможно. Я дошла до того, что все чаще желала снова оказаться в палаточном лагере Кызылкума, хотя это было последнее место на земле, куда мне хотелось. Я жила дома – и все же никогда в жизни я не ощущала себя настолько потерянной.

В таком состоянии я была, когда мне предложили выполнить то задание.

Стокгольм, протекторат Швеции, март 2037 года

Как-то после обеда ко мне вошла секретарша отдела.

– Он хочет видеть вас в Канцелярии, на четырнадцатом этаже.

– Кто?

– Он хочет вас видеть!

Секретарша, кажется, пребывала в экзальтации. Очки с толстыми стеклами еле держались на кончике носа; резким движением она сдвинула их к переносице, но они тут же снова съехали вниз. Я понимала, почему она в таком состоянии. В Канцелярии нечасто интересуются нашей работой, а кем-то из нас лично – и подавно. Когда я в последний раз вернулась из Кызылкума, Председатель прислал мне на работу букет цветов с карточкой, на которой мое имя было написано с ошибкой, и я всегда считала, что им там все равно. Видимо, я ошибалась. Я разнервничалась, одновременно чувствуя себя польщенной.

– Когда?

– После обеда.

Секретарша на пару секунд задержала взгляд на моей мятой блузке, словно о чем-то раздумывая.

– Вы успеете съездить домой переодеться, – объявила она, после чего повернулась на каблуках и вышла так быстро, что я даже не успела сделать вид, что не обиделась.