– Когда наблюдения ведет профессионал, – с упреком поправил секретарь. – Об электричестве не беспокойтесь. Даже если оно отключится во всем доме – здесь, внизу, установлен генератор.
Он ушел в угол и отвел занавеску. За ней оказалась кухонька. Холодильник, мойка и двухэтажная кровать на пяти квадратных метрах, все такое маленькое, словно для детей. Я подумала о тех, кто бывал здесь до меня. Сутки напролет без солнечного света, вперившись в чужую жизнь. Наблюдение, тишина. Кухонька источала запах одиночества.
Секретарь продолжал экскурсию. Прикрученный к полке шкафчик с консервами. Ящик со штормовыми фонарями и сигнальными ракетами. Легкие болеутоляющие и бинты. И – возле лестницы, по которой мы спустились, невероятно низкая и узкая дверка из темного дерева, словно сказочная дверь в другой мир.
– Вот так вы и будете попадать в остальные помещения.
Секретарь протянул мне карманный фонарик, дававший тусклый красный, словно для проявки фотографий, свет, жестом велел мне пролезть в дверь, и я вошла первой. В темном, с низким потолком помещении я поднималась по крутой лесенке, касаясь потолка головой и боками задевая стены. Стены, пол и потолок покрывал рыхлый звукоизолирующий материал, который словно всасывал звуки. Я пошла по нему со странным ощущением, что двигаюсь беззвучно. Секретарь шел следом. Неожиданно передо мной оказалась занавеска. Я обернулась и посветила секретарю красным фонариком прямо в лицо, тут же ставшее похожим на череп.
– Занавеска означает очередную комнату, – пояснил он вполголоса. – Если вы ощупаете стены, то найдете отверстия-окошки. Сдвиньте щиток в сторону – и заглянете в комнату. Не забывайте сначала выключить фонарик.
Я посветила на стену, нашла окошко на уровне глаз, выключила фонарь и сдвинула щиток.
Через два небольших отверстия я заглянула прямо в салон возле главной лестницы. Странно было стоять в окружавшей меня плотной темноте – и заглядывать в комнату, залитую дневным светом. Я показалась себе привидением. Секретарь говорил у меня под ухом:
– В каждой комнате есть слуховые щели, так что вы хорошо будете слышать все разговоры. Но если люди начнут шептать или говорить все вместе, расслышать их, конечно, будет труднее.
Я снова включила фонарик, и мы стали подниматься по узкой лесенке к спальням. Теперь только я поняла, что смогу видеть вообще всё. Через смотровые отверстия просматривались все спальни – кровати, гардеробы, даже туалеты.
– Очень важно, чтобы вы могли наблюдать за кандидатами постоянно. – Секретарь словно почувствовал мое нежелание подглядывать за незнакомыми людьми в туалете. – В ванной люди склонны чувствовать себя в большей безопасности. Там они себя и выдают.
Я пожала в темноте плечами, демонстрируя деланное равнодушие, хотя от мысли, что я стану шпионить за людьми, сидящими на унитазе, я почувствовала себя крысой.
– Спускаемся. Я увидела достаточно.
Я отдала фонарик секретарю. Он повернулся, сделав пируэт, и я последовала за конусом тусклого красного света вниз по лестнице, снова в подземный блок, где мне предстояло провести ближайшие несколько суток. После того, как меня найдут мертвой.
В помещении внизу секретарь достал чертежи, которые я уже видела у него в кабинете. Теперь спальни были пронумерованы от первой до седьмой – шесть на втором этаже и одна на первом. Предполагалось, что в ней будет спать человек, который проснется среди ночи и засвидетельствует мою кончину. Кто где будет жить, пока оставалось неизвестным. Мы еще раз прошлись по разным этапам плана: где меня убьют и обнаружат (кухня), куда уберут мой труп (морозильная камера) и куда я буду пробираться потом. Нас прервал зазвонивший спутниковый телефон секретаря. Секретарь ответил, что-то промычал и закончил разговор.
– Остальные уже в пути. Давайте выйдем, встретим их.
Мы поднялись по узкой лесенке, пролезли в люк, тщательно закрыли все за собой, вышли и спустились к краю скалы, к лестнице над причалом. Внизу катер, чуть побольше того, на котором прибыли мы сами, как раз пришвартовался к пирсу. Первым по лестнице стал подниматься сам Председатель, одетый, как подобает государственному деятелю: темно-синее пальто, блестящие ботинки. Говорят, римляне так и не смогли перенять у греков их секрет, слепо копируя архитектуру. В греческих храмах колонны сужались кверху, а горизонтальные линии чуть выгибались, придавая строениям легкость, почти воздушность. Римляне же строили свои храмы, выводя логично прямые линии, отчего казалось, что постройка вот-вот обрушится внутрь. Вот и Председатель в своем толстом пальто выглядел человеком, готовым рухнуть под собственной тяжестью. Секретарь тут же двинулся вперед и пожал ему руку – как всегда, энергично; они обменялись парой слов. Председатель кивнул нам с Катей, отступил и встал рядом с нами, давая место тем, кто поднимался следом за ним.