Эксперимент «Исола»

– Мне страшно жаль, что я своим рождением помешала твоей увлекательной жизни, помешала твоей карьере, ты уж прости меня, пожалуйста… – Мой голос чуть не сорвался на неприятный фальцет, я сама слышала, как жалко он звучит, но мне было наплевать. – Но этот ребенок – мой, и я не собираюсь избавляться от него, я собираюсь любить его и заботиться о нем, и мне не обязательно будет тяжело только потому, что было тяжело тебе. Я оставлю ребенка, и тебе придется это принять.

Нур продолжала смотреть в окно; она раздраженно поджала губы, а потом язвительно сказала:

– Ну что ж, тогда – поздравляю и желаю счастья. Увидимся, когда у тебя все развалится окончательно. Потому что у тебя все развалится. Будь уверена.

Я рванула к себе кофту, висевшую на спинке стула, голова кружилась, но прежде чем уйти, я перегнулась через стол.

– Знаешь, в чем ирония, Нур? Что именно ты даешь советы о том, как быть матерью. На твоем месте я бы помалкивала на этот счет.

С прямой спиной я вышла в прихожую, наклонилась завязать шнурки, но руки дрожали от злости. Хотя живот был еще не особенно виден, мне уже было труднее дотянуться до обуви. Потом я надела куртку, вышла, спустилась по лестнице. Я знала, что этот разговор будет вертеться у меня в голове в ближайшие дни, недели, месяцы, что я тысячу раз пожалею о сказанном, захочу взять свои слова назад, стану упрекать себя в том, что не сказала других слов, но сейчас меня распирало от адреналина и чистой, беспримесной злости, от которой я словно летела по улице. Она ощущалась как освобождение.

Я не виделась с Нур всю беременность. А потом, после рождения Сири, она возникла в родильном отделении – с достойным дочери олигарха платьицем. И началась новая глава.

Блюда приносили и уносили, откупоривали новые бутылки, пускали их по кругу. Сыр и десерт. Еще вина. Теперь общество разделилось на небольшие группы. Франциска поменялась местами с Катей, и теперь они с Юном были заняты беседой, которая еще больше походила на любовную игру. Франциска смеялась, запрокинув голову и касаясь пальцами ключиц, Юн сидел, широко расставив ноги и подавшись вперед, словно готовый в любой момент с головой нырнуть ей в вырез. Катя завела с Лоттой разговор – кажется, интересный им обеим – о лыжах. Журчание голосов за столом становилось все громче. Большинство заметно опьянели, да и у меня самой, поняла я к своему ужасу, голова пошла кругом. Когда Катя подавала портвейн в рюмочках, не отказался никто, и никто не заметил, что ни я, ни она из своих рюмок не пили. Было уже около десяти вечера. До моей смерти оставалось пять часов.

За ужином я несколько раз замечала, что Генри смотрит на меня – и не отводит взгляда, если я смотрю на него в ответ. Когда некоторые группы начали отходить от стола, он вдруг поднялся, обогнул стол и положил руку мне на плечо.

– Принести вам что-нибудь? Виски, коньяк, вино?

– Лучше большой стакан воды.

Я подумала: поступит ли Генри, как он обычно поступал на тех немногих вечеринках, на которых бывал в прошлые годы: внезапно объявится, скажет всем “спасибо” и быстро исчезнет? Но Генри вернулся со стаканом и снова сел напротив меня. Когда он подавал мне стакан, наши руки соприкоснулись – случайно ли? Вскоре я почувствовала, как его нога касается моей. Я взглянула на него: он с внимательной миной слушал Полковника. Делая вид, что не видит меня, он тут же подвинул ногу еще теснее к моей, так что наши колени соприкоснулись. Скатерть в торце стола, где мы сидели, висела низко, и никто ничего не увидел. Я чуть сжала его колено в своих, он ответил.

Значит, это все на самом деле, а не у меня в голове, как обычно. С ним тоже это происходит.

Я испытала одновременно облегчение и печаль. Как же все не вовремя! Когда Полковник потерял нить разговора, Генри нагнулся ко мне. Глаза у него были большими, зрачки расширились.

– Вы не знаете, есть ли возможность высадиться на остров с другой стороны?

– Понятия не имею. А что? – соврала я.

– Было бы неплохо знать это на случай, если поднимется ветер. Сможет ли тогда катер забрать нас еще откуда-то, кроме причала.

Я вопросительно посмотрела на него и наконец поняла, куда он клонит.

– Тогда, может быть, выйдем проверим?

Генри сделал вид, что эта идея почему-то не пришла в голову ему самому, и я поняла, как хорошо он владеет собой.

– Разумно. Прогуляемся?

Мы одновременно встали.

– Уже собираетесь спать?

У Полковника был разочарованный вид. Алкоголь и, наверное, снотворное из десертной рюмки уже начинали действовать. Трезвомыслящий и все замечавший человек, с которым я беседовала несколько часов назад, куда-то делся, и на его месте сидел теперь старик, который болтал в основном о себе и взгляд которого все больше обращался на себя самого. Секретарь был прав насчет алкоголизма Полковника – он теперь опустошал и снова наполнял свой бокал все быстрее.

– Мы только выйдем посмотреть, сильный ли ветер, и сразу вернемся!

Полковник отодвинул стул, и я испугалась, что он увяжется за нами, но Генри искусно отвел удар.