– А вы, может быть, пока проведете ревизию в погребке? Насколько я понял, вы хорошо разбираетесь во всех этих урожаях такого-то года, виноградниках… Анна сказала, что именно вас мы должны благодарить за потрясающее вино, которое мы пили сегодня за ужином.
Полковник купился на лесть и пообещал приложить все усилия, чтобы к нашему возвращению на столе стояли несколько бутылок, которым нет равных, и прежде чем он успел начать очередную речь, нам удалось покинуть салон.
В холле Генри снял мою куртку с вешалки и протянул мне. Мы молча оделись и толкнули большую входную дверь. Снаружи было ветрено. Генри навалился на дверь плечом. Он не был крупным, но все же сумел открыть ее. Бок о бок мы молча спустились на берег за домом. Желание флиртовать словно выдуло из нас ветром. Генри шел, глубоко засунув руки в карманы куртки. Сожалеет ли он о своих энергичных действиях? А может, он ничего не имел в виду и я сама придала его действиям слишком большое значение, неправильно поняла его?
У кромки воды мы остановились. Генри огляделся.
– Да, подойти сюда во время сильного ветра невозможно, – сказал он, помолчав. – Посмотри на скалы. И к причалу катер подойти не сможет, хотя там и подветренная сторона. Если начнется шторм, мы будем полностью отрезаны от мира.
Я уже почти успела забыть причину, по которой мы вышли – думала, что это предлог, – но теперь мое внимание обострилось. Генри обернулся ко мне.
– А шторм будет. Посмотри на тучи, посмотри, как быстро они движутся.
Серые тучи неслись мимо луны, как в мультфильме. Я снова посмотрела на Генри. Наши лица сблизились. Его взгляд был как дым в стеклянном шаре. Мы стояли и в упор смотрели друг на друга. Я не могла отвести взгляда и не могла приблизиться.
– Что ты здесь делаешь на самом деле? – прошептал он.
– Чего ты от меня хочешь? – прошептала я в ответ.
Генри вдруг разрушил волшебство.
– Наверное, нам лучше вернуться, – коротко сказал он и зашагал к дому.
Я потащилась следом, с каждой секундой чувствуя себя все более глупой, одураченной, разоблаченной. Я ослабила оборону, я показала свою слабость, я действовала именно так по-дурацки и неуклюже, как действует дилетант, не имеющий опыта секретных поручений. Я вела себя, как больной от любви подросток, я оказалась именно тем нелепым существом, каким всегда боялась быть рядом с Генри. Я чувствовала ту часть своего пьяного “я”, которая зацикливалась на несправедливости, какой-нибудь фразе, обиде, а потом часами пережевывала их – как же я ненавидела эту часть. В желудке набухал ком, слезы навернулись на глаза. Я уже открыла было рот, чтобы сказать Генри что-нибудь, как он схватил меня за руку и потащил за скалу. Мягко закрыл мне рот ладонью, шепнул “тш-ш” и указал на Лотту, спускавшуюся по крутой тропинке. Лотта остановилась, постояла за углом дома, довольно близко от нас, а потом, к моему громадному изумлению, вынула из сумочки неуклюже-большой сотовый телефон – судя по всему, вполне рабочий. Лотта набрала какой-то номер; я услышала, как она с кем-то здоровается. Я навострила уши, пытаясь расслышать, что она говорит, но Лотта была слишком далеко, ветер относил слова в сторону.
Генри стоял прямо за мной. Я чувствовала его дыхание на открытой шее, между курткой и заколкой. Он прижался ко мне, мягко коснулся губами кожи за ухом. Кто-то как будто повернул ключ в замке; когда Генри обхватил меня за талию, я поняла, что мне наплевать на все. На задание, на то, кто он на самом деле, как все это кончится. На все, кроме того, что происходит сейчас.
Какая-то часть моего сознания отметила, что Лотта закончила разговор и снова скрылась в доме. Я замерла в руках Генри, словно увидела косулю и боялась ее спугнуть.
– Идем, – сказал он мне в ухо. – Мы не можем здесь оставаться.
Тело у него оказалось мягче, чем я думала, и худее. Лицо было чуть округлым, наверное, поэтому я решила, что у него обычное для мужчины средних лет тело конторского работника, с набивкой из дополнительных слоев жира, мягкие подушки по обе стороны груди, выступающий живот. Но когда мои руки и глаза освоились в синей тьме его комнаты, там, где надо, он оказался худым. Плоская грудь, под ключицами тени. Я провела пальцами по ним и вниз, по груди. Его тело, которое было так трудно представить себе, стало под моими руками почти отталкивающе реальным. Видеть его так близко, видеть каждый волосок, каждый изгиб… мне казалось, что мне светят в лицо. Я закрыла глаза и позволила рукам опередить свой взгляд. Его руки тоже двигались по мне, словно он читал набранную шрифтом Брайля книгу, отмечал линию нижней границы лопаток, выступы позвонков, жесткие закругления бедренных костей.
В детстве у меня была “волшебная раскраска” – книжка с белыми страницами, на которых, если провести по ним мокрой кисточкой, проступали фигуры, краски и цветы. Так и теперь Генри водил руками по моему телу – словно те части меня, по которым он провел, оживали, наполняясь пузырьками углекислого газа.