Эксперт № 01-02 (2014)

Оскар Уайльд в свое время заметил, что общие места — это состарившиеся парадоксы. Так вот, именно после выхода «Дня опричника» утверждение, что Россия переживает «новое высокотехнологичное Средневековье» — с боярами на «мерседесах» и опричниками «из органов», из парадокса и поэтического образа (возникшего, впрочем, еще в песне Гребенщикова «Древнерусская тоска», 1996) стало общим местом. Над ним и смеяться невозможно, настолько это очевидно. И даже сцена содомской мазохистской оргии в книге не вызывала нареканий — настолько была прозрачна эта метафора.

Под знаком Сорокина

На фоне этого грозного и жизненного памфлета-предупреждения большие романы Пелевина «Empire “V”» (2006) и «t» (2009) были хороши, но откровенно вторичны по отношению к самому же «раннему Пелевину»: опять ищущие смысл жизни пытливые юноши, неожиданные доказательства иллюзорности мира и срывание масок с общества потребления. А искушенные читатели могли обратить внимание и на некоторую зависимость предложенной Пелевиным в «Empire V» игры в вампиров, выведших людей себе на прокорм, от сорокинской «ледяной трилогии»: «Лёд» (2002), «Путь Бро» (2004) и «23000» (2005). Там тоже человечество разделено на бессмысленные «мясные машины» и немногих избранных, которым ледяной молот «разбудил сердце»… Но читателей со столь широким кругом чтения, в который входили бы одновременно и Сорокин, и Пелевин, оказалось в то время, прямо сказать, немного.

Последовавшие у Сорокина за «Днем опричника» сборник «Сахарный Кремль» (2008) и повесть «Метель» (2010) были хороши, но как бы катились по накатанной дороге. Последняя заняла второе место при подведении итогов полугосударственной «Большой книги» в 2011 году (вещь, невозможная для Сорокина в начале тысячелетия, равно как и выход ее в неразборчивом издательском гиганте АСТ) — но обе эти книги лишь поддерживали и лишь отчасти углубляли дивный новый мир «Опричника».

Пелевинские же сборники рассказов «П5» (2008) и «Ананасная вода…» (2010) оказались не просто вторичны, но даже и не хороши. Зато давали щедрую пищу для разговоров о неафишируемом контракте Пелевина с ЭКСМО, суть которого сводилась к простым словам: в год по книге. По-настоящему хорош оказался следующий «обязательный» (в рамках гипотетического контракта) ежегодный роман Пелевина — «S.N.U.F.F.» (2011). В этой книге помимо обычных уже у этого автора злейших карикатур на реальных людей, включая не самых очевидных, например французского левого интеллектуала из крупных буржуа Бернара-Анри Леви, сполна проявилось самое сильное качество Пелевина: умение не просто «попадать в момент», но и немного предвидеть его. Трудно поверить, например, что чеканная формула «Непримиримая борьба с диктаторией — одна из важнейших функций продвинутой современной диктатории, нацеленной на долгосрочное выживание» — появилась не в декабре 2011 года, когда в Москве бурлила «снежная недореволюция», а раньше. Или вот еще одна вечнозеленая, по-пелевински опустошающая фраза из того же романа: «Оркские революции готовят точно так же, как гамбургеры, за исключением того, что частицы говна в оркских черепах приводятся в движение не электромагнитным полем, а информационным».

Владимир Сорокин подпал под влияние стилистики Пелевина. Или сделал вид

Фото: РИА Новости

Но появляется и что-то новое: Пелевин впервые в большом романе пробует себя в жанре не альтернативного прошлого (как в «Чапаеве и Пустоте», где герои анекдотов оборачиваются даосом и его учеником) и настоящего (наш мир, оказывается, на самом деле — мир вампиров), а добротной футуристической антиутопии. Он конструирует постапокалиптический социум, разделенный на новых морлоков и элоев — примитивных орков, населяющих «Уркаинский уркаганат» (привет живущему в Италии молдаванину Николаю Лилину, на ура выдающему восхищенным европейцам свои брутальные фантазии о «сибирских урках» за правду жизни), и парящий над ними «Бизантиум» — высокотехнологичный искусственный рай, «новый Лондон», заветная мечта всякого орка. И отдает более щедрую, чем обычно, дань языковым играм: уверяет, что оркам навязан искусственный «верхнесреднесибирский» язык, который «придумывали обкуренные халтурщики-мигранты с берегов Черного моря», а вот бизантинцы изъясняются исключительно на «церковноанглийском языке».