С другой стороны, то, что мы стали работать с онкологией, закономерно с точки зрения развития нашей компании. Мы начали свою деятельность 24 года назад с создания бригад скорой помощи. Услуга оказалась очень востребованной на рынке, мы стали расширяться, а когда появилась возможность арендовать здание бывшей поликлиники Союза театральных деятелей во 2-м Тверском-Ямском переулке, решили развивать многопрофильный медицинский центр. Сначала была поликлиника, потом появился стационар. Над нами тогда смеялись: многофункциональная клиника никогда не сможет себя окупить — что отчасти было правдой. Но прошло какое-то время, и стало понятно, что, если ты оказываешь качественную медицинскую помощь, люди к тебе идут. Ключевое стратегическое решение состояло и в том, что мы решили не идти по пути развития сети клиник, как делают многие частные медицинские компании, а решили углублять компетенции в одном месте, расширять масштаб деятельности, насколько позволяли площади. Каждый этап требовал не только дополнительных инвестиций, но и освоения новых технологий, методов управления, контроля качества. Например, кардиохирургией с шунтированием мы занимаемся одиннадцать лет, и у нас нулевая летальность. Со временем нам стало интересно развивать и некоторые узкие направления. Онкология — одно из них. По планам она будет составлять 15 процентов общего объема предоставления услуг.
—Какиезадачипозволяетрешитьустановленноевамисовременноеоборудование?
—
На более ранних стадиях диагностировать злокачественные процессы, точно определять их локализацию и проводить качественное лечение — облучение и химиотерапию. Химиотерапия в свое время совершила революцию в лечении онкобольных, потому что оказалось, что при введении препарата с сильной токсичностью происходит блокировка части метастатического процесса. Это открытие увеличило продолжительность жизни онкобольных во всех странах, отчасти и у нас. Но потом выяснилось, что опухоль размером два сантиметра и более создает вокруг себя так называемый онкодерматологический барьер, сквозь который не проникают препараты. Тот, кто сможет придумать лекарство, которое позволит этот барьер «пробить», получит Нобелевскую премию. Что пока делаем мы? Мы с помощью лучевого ускорителя разрушаем образование точечным ударом, то есть удаляем раковую опухоль, как хирурги. Когда опухоль разрушается, становится маленькой, повышается ее чувствительность к химиопрепаратам. Это направление — радиохимиотерапия — современный тренд в онкологии. Ее мы и используем. Сегодня это дает возможность сделать следующий шаг в сторону увеличения продолжительности жизни пациентов.
—Многиепродвинутыечастныеклиникинарынке,вчастностиЕвропейскиймедицинскийцентр,сейчастожеобратилиськонкологии.Может,потому,чтоэтовыгодно?Лечениеведьоченьдорогое.
—
Да, многие объявляют, что вот скоро у них будет ПЭТ (позитронно-эмиссионный томограф), линейный ускоритель, циклотрон и так далее. Это замечательно. Конкуренции на рынке нет никакой, все это очень востребовано. Возможно, только лет через пять-восемь рынок насытится. Что касается дороговизны, то смотря с чем сравнивать. Например, у нас лучевая терапия стоит 10 тысяч евро. Понимаю, что это очень дорого для общей массы пациентов. В Швейцарии она стоит 30–40 тысяч евро. Не могу сравнивать свои расценки с теми затратами, которые пациент несет, проходя лечение в государственных учреждениях, но думаю, что они не меньше. Кроме того, каждый аппарат стоит по 6,5–7 миллионов долларов, обучение каждого сотрудника за рубежом — 50–70 тысяч долларов… Поэтому я бы не стал пока говорить, что это очень прибыльно. Возможно, второй онкологический центр, который мы построим в Химках, будет уже более прибыльным.
Таблица 2:
Сетевые клиники лидируют на рынке по числу обслуживаемых пациентов
—НашМинздравтратитбольшиеденьгинатомографы,аппаратыУЗИ,ноесливонкологиивсетакзапущено,почемумынеслышимобольшихгосударственныхинвестицияхвэтусферу?