Эксперт № 04 (2014)

Однако наши ученые сказали: стоп, мы знаем, почему так происходит. Нужно для этого препарата отбирать особую группу пациентов с так называемым HER2-положительным раком груди. И мы получили персонализированный препарат, который дает очень хорошие результаты для таких пациентов. Далее компания начала разрабатывать продукты для той части пациенток, которым не подходил герцептин. И сделала еще два новых препарата. Такой же подход использовался при разработке препарата против хронического лейкоза. У нас уже был препарат для пациентов с таким заболеванием, а теперь наш портфель благодаря глубокой экспертизе в этой области пополнился новым продуктом. Я не побоюсь сказать, что мы делаем то, что знаем лучше других в определенных областях. Мы роем и роем в своей области.

Еще один пример — новая разработка в области иммунотерапии рака. Когда начинались исследования, к ним было очень большое недоверие даже среди сотрудников компании: мол, столько времени в этой области ничего не получалось, вот и сейчас не получится, — но команда была убедительной. И сейчас возникла надежда, что в мире появится революционный препарат, который заставит иммунную систему бороться с опухолью. (Речь идет о разработке на основе анти-PDL1, которые журнал Science назвал главным прорывом 2013 года в области иммунотерапии рака. Подробнее см. «Очнись, иммунитет!» в № 47 журнала за прошлый год. — «Эксперт» .)

В шестидесятые мы были лучшими в области антибиотиков, и Roche выдала семь новых препаратов. Это говорит о том, что на тот момент у нас было сконцентрировано огромное количество знаний в этой области. Затем пришла эра других терапевтических областей. Сегодня, к примеру, мы разрабатываем один продукт в области ЦНС. Если мы станем успешными, вы увидите, что мы работаем над смежными направлениями в ЦНС — над средствами для лечения депрессии, биполярных расстройств, шизофрении. Когда начинаешь исследования в области одного направления, например депрессии, никогда не знаешь, куда еще тебя это может завести. Это как будто идешь по коридору — и вдруг открываются невидимые раньше двери. Исследования — это бездонный колодец. При этом, будучи экспертом в этой области, исследователь глубже понимает, каким будет следующий шаг.

— Наверное, ваше преимущество в глубокой экспертизе поддерживается и тем, что в компании существует мощное диагностическое подразделение?

— Конечно. В сотрудничестве с диагностами, которые, к примеру, уже нашли маркер для определенного заболевания, разработчикам зачастую легче найти подходящую молекулу для терапии. Правда, иногда бывает, что такая молекула не находится. А маркер есть. Но он тоже может существовать на рынке. Идеально, когда есть и то и другое. Пример — зелбораф, препарат для лечения меланомы. Маркер помогает отобрать тех пациентов, для которых препарат будет эффективен. Это тоже тренд мировой фармы — разработка препаратов для персонализированной медицины.

— Я слышала, что такой подход — связка маркера и лекарства — позволяет как минимум сократить время разработки за счет того, что препарат быстро показывает свою эффективность. А возможно, и стоимость?