Эксперт по уничтожению

Отчаявшиеся люди, что отвыкли от солнца и привычного мира, кончали жизнь самоубийством или пытались проделать это практически ежедневно. Самоубийства в общине чем-то напоминали эпидемию, причем подвержены им были не только слабые и психически неуравновешенные, но и вполне здоровые люди. Даже среди крепких бойцов полковника случились две увенчавшиеся успехом попытки самострела.

Поначалу Мотыльков винил во всем радиопередачи, в которых не было оптимизма. Находившийся где-то далеко-далеко, а на самом деле всего в полусотне километров от Первой общины, большой мир не знал, что делать с анклавом миротворцев, вздувшимся как гнойный нарыв на теле планеты и вот-вот готовым прорваться и утопить в скопившейся внутри его заразе все Человечество. Перспектива превентивного ядерного удара с каждым днем вырисовывалась все отчетливей; дальновидные политики постоянно убеждали мир в необходимости трезво сопоставить судьбы заштатного городишки, где уже наверняка не осталось ни единой живой души, и всего остального Человечества. Наслушавшись подобных речей, и нормальный человек надолго утратит покой. Что же говорить о тех, кого ожидала страшная участь второй Хиросимы?

Сергей Васильевич принял необходимые меры. Он стал прослушивать радиопередачи в полном уединении, после чего устраивал политинформации, куда более оптимистичные, чем новости, которые он пересказывал.

Но строгая цензура последних известий не помогла уменьшить численность обрушившихся на общину самоубийств. Теперь все, кто совал голову в петлю, резал себе вены и стрелял в висок, думали, что им, будто смертельно больным, преднамеренно лгут, отвлекая от давно известного не только врачам, но и родственникам страшного факта. Призрак смерти, и раньше витавший над Первой общиной, теперь вышел из тени и размахивал косой направо и налево.

– Знаете, Сергей Васильевич, когда позавчера вы попросили меня выступить с речью перед общиной, я даже не подозревал, что это будет так трудно, – охрипшим голосом произнес Президент, наблюдая, как мотыльковцы уносят тела в самую дальнюю камеру бомбоубежища, переоборудованную в склеп. – Люди глядели на меня и, кажется совсем, не понимали, о чем я говорю… Это самая настоящая смертельная усталость, больше ничего. Многие не верят, что все это когда-нибудь закончится. Они не желают ждать прихода смерти, а сами идут ей навстречу.

– Глупо как-то все получается, – угрюмо пробормотал Мотыльков, разговаривая не то с Президентом, не то сам с собой. – Чтобы доставить ее в общину, – он указал на тело пожилой женщины, что проглотила множество всевозможных таблеток, – погиб один из лучших моих бойцов. За что, теперь выходит, он погиб?..

– Слышно по радио что-нибудь новое? – спросил Президент скорее просто для того, чтобы сменить тему, поскольку ответ на свой вопрос он знал заранее. Разговоры оставались, пожалуй, единственным лекарством от сумасшествия, которое могло поразить любого при одном только взгляде на окружающую действительность.

– Все решают, бомбить или нет, – сказал Мотыльков. – Скорее бы определились, что ли… – И вполголоса добавил: – Неважно, как именно.

– Разрешите задать вам еще несколько вопросов? – снова спросил Президент, хотя мог бы и не спрашивать разрешения.

– Да, конечно, почему же нет, – ответил полковник, который ничего, кроме неловкости, от президентской учтивости не испытывал.

– Вы ведь служили руководителем местной СОДИР, не так ли?

– Я и сейчас служу – меня никто от должности не освобождал.

– Ну хорошо, пусть будет так… И вам наверняка довелось повидать живых рефлезианцев?

– Довелось, причем не раз, – подтвердил Мотыльков, настораживаясь, поскольку не понимал, к чему клонит Президент.

– Тогда скажите мне честно, не как руководитель СОДИР Президенту, а как простой человек простому человеку, как хороший знакомый хорошему знакомому: кто такие, по вашему мнению, рефлезианцы? Похожи они в действительности на тех, кого нам рисовали миротворцы, или нет? И каковы цели их пребывания на Земле, если, конечно, вы это выяснили?

– Рефлезианцы вовсе не те, кем их считают, – немного подумав, ответил Мотыльков. – Вообще, никакие они не рефлезианцы и пришли к нам на Землю они вовсе не оттуда… – Полковник указал пальцем на потолок. – Они такие же люди, как вы и я. Ну, или почти такие же. Они ходят по земле, едят обычную пищу, дышат с нами одним воздухом, разговаривают на одном языке. Вот только есть в них одно главное отличие: они никогда не убивают себе подобных. Им неизвестно такое понятие, как внутривидовая вражда.

– Почему же их считают кровожадными?

– А с чьих слов их стали считать таковыми? – ответил вопросом на вопрос полковник. – Может быть, когда-то они действительно проливали человеческую кровь, но это было очень давно и не по их воле… Последние несколько тысяч лет их кодекс чести категорически запрещает подобное.

– Тысяч лет?! – удивленно повторил Президент. – Вы хотите сказать, что рефлезианцы… или кто они там в действительности, жили на Земле всегда?