Эксперт по уничтожению

Юпитерианцы приняли брошенный им вызов с ленивым неудовольствием, словно парочка львов, что собралась было сожрать пойманного зайца, но вдруг обнаружила, что тот не поджал от страха уши, а принялся отчаянно брыкаться. Львов это раздражало: глупый заяц отказывался считать себя жертвой, а претендовал на статус равного львам противника. Поэтому зайца следовало съесть немедленно, пока он не разодрал львиные морды своими острыми когтями.

Заяц, похоже, от вида оскаленных львиных пастей и вправду ошалел. Он брыкался и метался так, что львам, не созданным для охоты на мелких шустрых тварей, приходилось суетиться. Делать это в тесном пространстве при их габаритах было тяжеловато. Заяц использовал львиную неповоротливость против них самих, не позволяя грозным хищникам ни ударить как следует лапой, ни совершить своего коронного прыжка.

Еще один фактор играл в пользу Мефодия – его столкновение с Аресом и Артемидой было не первым, и потому он знал, чего от них ожидать. Это позволяло акселерату воплощать на практике кое-какие стратегические планы, а иметь на руках минимальную стратегию куда лучше, чем не иметь таковой вообще.

Легкие гравиудары, которые наносили юпитерианцы, хоть и доставляли Мефодию неприятности, смертельно опасными считаться не могли. Зажать себя гравиударами в угол акселерат больше не позволял, поэтому сделать это небожителям было так же сложно, как двум стрелкам заставить столкнуться в полете свои пули. Дабы прикончить шустрого акселерата, необходимо было войти с ним в плотный контакт, Ареса и Артемиду отпугивали его слэйеры.

Прочные комбинезоны юпитерианцев, способные легко выдержать пулю, реагировали на соприкосновение со слэйером так же, как кольчуга на удар меча. При точном ударе рассекались, но, если клинок попадал по касательной, выручали своих владельцев отменно. Десятки раз Мефодий дотягивался клинками до небожителей, но все без толку, а для удачного удара ни времени, ни возможности ему не давали. Наиболее привлекательными целями были незащищенные головы врагов, но о том, чтобы эффектно снести хотя бы одну из них, не приходилось даже мечтать.

Так и носился Мефодий словно ошпаренный, получал увесистые тумаки гравиударов и уворачивался от тянущихся к нему цепких конечностей, способных вырвать человеку позвоночник вместе с ребрами. Со стороны его схватка с небожителями походила на бушующую внутри помещения миниатюрную бурю. Три маленьких торнадо вращались между полом и потолком, поднимали пыль, ломали диваны и крушили горшки с давно замерзшими фикусами и рододендронами. Электричество в воздухе ощущалось столь явственно, что казалось, еще немного, и сами собой вспыхнут под потолком те обесточенные лампы, что еще не успели разбиться в пылу потасовки.

Счет времени Мефодий не вел, и порой ему казалось, что с начала схватки прошли часы, а порой – что считаные минуты. Как и тогда, в аквариуме Сагадея, время замерло на месте и снова порождало сомнения относительно своего существования. Не разрушал эту иллюзию – или все-таки не иллюзию? – даже постепенно погружающийся во мрак видимый за окнами мир. День, как обычно, сменялся ночью, однако акселерату эта длящаяся из века в век метаморфоза уже ничего не доказывала. Мефодий умер, а мертвецам что день, что ночь, что время – все едино…

Видимо, разгневанные юпитерианцы все-таки утратили надежду захватить Мефодия живым, или просто их давно дожидались воюющие в небе собратья, поскольку атаки Ареса и Артемиды становились все ожесточеннее. Исполнителя стали чаще теснить к шахте лифта либо окнам, а гравиудары небожителей уже не напоминали тумаки, а скорее походили на сокрушительные хуки, свинги и апперкоты. Оправляться от них акселерату было все тяжелее и тяжелее.

Мефодий чувствовал, что слабеет. Держать запредельный темп в битве с двумя высшими небожителями было очень утомительно, а юпитерианцы, как назло, раз от разу наращивали скорость атак. Приходилось все чаще падать и все медленнее подниматься, все сильнее биться о стены и все слабее парировать выпады врага.

В один из таких моментов, когда Мефодий уже явственно ощущал хруст собственной шеи и видел перед глазами не двоих, а четверых Аресов и Артемид, он совершил роковую ошибку: проморгал упавшую на него декоративную мраморную колонну.

Изначально колонн в холле возвышалось четыре, но в ходе битвы прямолинейный, как таран, Арес снес их напрочь, словно мрамор был для него не прочнее гончарной глины. Четвертая колонна находилась возле окна, а поскольку Мефодий опасался выпасть наружу и возле окон не маячил, колонна эта уцелела, избежав как гравиударов, так и столкновений со лбом юпитерианца. Однако ходящие ходуном пол и потолок все же подкосили ее, а когда акселерат прозевал гравиудар и врезался в нее спиной, она наконец рухнула.