Эксперты

— Это рядом с тобой всегда светит солнце. Ты просто… я не знаю! что и как ты сделала?!

— Это не я — это Татьяна. Она очень светлый человек. Я там только волонтером, все на ней держится, и вот такими как я делается. Это необычные люди, умеющие пропускать все сквозь свое сердце. Сейчас так мало тех, кто пропускает через себя чужое горе, сострадающих, любящих и жаждущих помочь… это… эээтооо просто невероятные люди, они могут отдать даже последнее…

— Ну и что же ты там делаешь?

— Все, что скажут, в чем нуждаются эти люди, и конечно, бесплатно…

— И я тебя от этого оторвал! И это вместо того, что бы присоединиться…

— Зато мы есть друг у друга!

— Я тебе обещаю, что рано или поздно мы сможем присоединиться к ним…

— Я знаю, что так и будет, потому, что ты самый лучший…

— Не-а… Я самый любимый, причем самой замечательной женщиной во Вселенной, а остальное, в виде меня, прикладывается… Кстати, что это ты мне такое вколола, что меня так весело тряхануло?

— Да… два с половиной куба к****[11] … — такой психфарм препарат…

— Надеюсь, больше… ты ведь сама…

* * *

Пройдя в течении нескольких часов вдоль трассы, дождавшись темноты, пара пересекла шоссе и, ориентируясь по карте и компасу, к полуночи вышла к берегу небольшого озерка.

Здесь, в лесной чаще, должны были стоять кони. Те самые два Брабансона, преподнесенные Владыкой. Некоторые волнения у Марины были. Всетаки отченьке шел седьмой десяток, да и лошадей он в глаза до этого не видел.

Здесь был небольшой скит, где в молитвенном уединении обретались в схиме три монаха. Они и взяли под свое покровительство гужевой транспорт на некоторое время.

Сруб, совсем крохотный и рядом такая же по размерам часовенка, нашлись быстро.

— Надо же! Всего-то двадцать км от Питера и такая глухомань!

— Любимый, это не совсем «глухомань», просто эти земли выкуплены Патриархией…

— Все равно, вдалеке от суеты и благодать! Я бы пожил здесь! Конечно, в уединении с тобой… Только, боюсь, монахи разбегутся или анафему нам с тобой объявят…

— Не объявят, они смиренные. Скорее мы смиримся… Они хорошие и светлые люди, но вряд ли выйдут… — Усталость от физического перенапряжения, и нервной нагрузки исчерпали последние ее силы. Он чувствовал это в каждом ее слове.

Но столько любви и нежности, несмотря на бессилие, было в каждой буковке, что было понятно — единственным ее переживанием было испытываемое ей счастье:

— Я тоже счастлив! Только счастлив… и больше ничего!.. — Наконец показались в темноте силуэты животных. Алексей, осознав их размеры, встал, как вкопанный:

— Господи милостивый! Малыш, это же слоны!

— Это Брабансончики…

— Эти брррабанннсончики просто монстры какие-то. Какие мышцы! Чем их кормят-то?!

— Это порода тяжеловесов…, милые коняшки, смотри какие козырные детки…

— Девочка моя, я никогда на них не сидел, даже не знаю, что из этого выйдет…

— Они очень спокойные, у них самая спокойная, надежная и крепкая нервная система… Вот увидишь, они тебе понравятся… — Передвигаться дальше разумнее было только ночью, в темноте, лошади только способствовали скрытности. Шли где шагом, где на рысях, лишь иногда останавливаясь, что бы подкормиться самим, покормить животных и сверить по карте маршрут.

Полчаса сна в седле и неведомый по составу укольчик придали достаточно сил, чтобы преодолеть за ночь еще сорок километров. Оставалось до границы с Финляндией, с учетом пройденных пятнадцати, еще не больше ста двадцати.

— Ну что, еще двое суток, любимая? Топать придется только с вечера, торопиться некуда. Через пару верст смешанный лесок, там и тормознемся, а то в этом сосновом все за километр просматривается.

— Представляешь, я ничего не чувствую, кроме счастья, даже усталости нет!

— А я чувствую!

— Что же?

— Не делай так…

— Как?

— Не двигай так попой!

— Но так и надо, иначе…

— Иначе я сейчас тебя изнасилую!..

Брабансоны спокойно шагали бок о бок, казалось, они дремали, не замечая ни мира, ни всадников, ни времени. Их могучие спины заставляли наездников очень широко раздвигать ноги и делать движения сродни тем, что неизбежны на ложе любви. Всё вместе не могло не возбудить мужчину, ярко проявляющееся в красных лучах восходящего солнца.

— Как же ты хороша! Иди ко мне… — Он перетащил ее на своего коня, посадил лицом к себе, себе на ноги и, не сдерживаясь в порывах, сначала обнял, потом заерзал руками по ее телу.

Раздевать в седле было, наверное, особым искусством, поэтому получалось не быстро и совсем не полностью. Комбинезон начал разочаровывать, пока она не перевернулась к нему спиной, совершив нечто неповторимое.

Сзади от поясницы до верха бедер оказался большой отстегивающийся клапан, держащийся на «липучем замке». Лелик не поверил своим глазам. Конь шел спокойно, будто происходящее, даже увеличившаяся тяжесть несомого груза, не касались его. Не сбавляя ни темпа, ни амплитуды шагов, животное приближало спасение, о котором люди на спине совсем и не думали.