Край поля был огорожен колючей проволокой, растянутой между деревянными столбами. Низко пригнувшись, Томас пролез под проволокой и пошел дальше. Земля под ногами ребрилась, словно когда-то, давным-давно, ее вспахивали плугом. Если верить карте, здесь должно находиться открытое поле, но уже со всех сторон наступал лес. Томас знал, что находится совсем рядом от того места, где стояла ферма его дедушки.
Вдруг за спиной послышались шаги, и Томас обернулся. Это была Аннеке.
— Привет, — сказал Томас.
— Привет. Ничего, что я пошла за вами?
— Конечно. Я рад.
На самом деле Томас предпочел бы сейчас одиночество. Слишком много впечатлений для одного дня. Все это было так неожиданно — рассказ Эмили потряс его до глубины души, он совершенно не ожидал от нее такой глубины эмоций. Нужно было как-то переварить все это, но еще он должен выполнить просьбу своей матери — обойти эти места, ведь не может такого быть, чтобы не сохранилось ни одного напоминания об их семейной истории! А тут еще Аннеке, девушка в светло-голубом платье — том самом, в котором она была, когда они катались на аттракционах, а потом пошли в «Обербайерн»… Аннеке стояла так близко к нему и как будто ждала чего-то. Даже без Клариной подсказки было ясно, что Аннеке привела Федерико просто так, для отвода глаз. Ей был нужен только Томас, и он чувствовал это остро, как никогда. Пылкая, юная, красивая — бесценный дар, а не девушка! Но что-то останавливало Томаса, какой-то внутренний голос.
— Вы ведь не просто так привели сюда всю компанию, — сказала Аннеке. — Есть какая-то важная причина. Здесь произошло что-то важное?
— Да. Она тут жила когда-то. Моя мама.
— Прямо тут?
— Да, думаю, что мы стоим на том самом месте, где когда-то был ее родительский дом. — Как вы думаете, можно найти хоть какие-то следы? Неужели ничего не осталось?
— Я не знаю. Мне кажется, можно попробовать. Так что же случилось?
— Дом сожгли немцы.
Томас двинулся в сторону деревьев, глядя под ноги. Аннеке шла следом.
— Немцы пришли сюда в августе тысяча девятьсот четырнадцатого. Они практически уничтожили два города поблизости — Ааршот и Левен. В Ааршоте расстреляли много народу, включая бургомистра, его сына и многих его родственников. А в Левене…
— Да, я знаю. Они еще и городскую библиотеку уничтожили. Сотни тысяч томов. Это была громкая история.
— Да. И в какой-то из дней, когда немцы ворвались в Ааршот, они согнали жителей и заставили их топать на юг, в сторону Левена. Это была абсолютно бессмысленная затея — мне кажется, они просто таким образом измывались над людьми. И вот, все они проходили где-то здесь. Родители моей мамы знали, что их проведут по этой дороге, и они знали, что их ждет. Немецкие солдаты зверствовали — убивали мужчин, особенно молодых. Так, на всякий случай, потому что те могли оказать сопротивление. А женщин они… ну, в общем… это был кромешный ад. Что до нашей семьи… Мужчины решили, что бабушка с мамой должны попытаться уехать отсюда. Хотя для бабушки это было — как с мясом себя оторвать. Но мужчины решили, что надо бежать, и лучше всего — в Англию. И вот, можете себе такое представить: ночью они сели на велосипеды и уехали. Я не знаю, как уж они добирались, потому что моя мать никогда мне об этом не рассказывала. Я знаю лишь, что в Лондоне они оказались только через два месяца.
— А ваш дедушка? Он сумел спастись?
— Нет. Мама больше никогда не увидела ни его, ни своих старших братьев.
Томас растерянно оглянулся вокруг. Куда все делось? Быльем поросло.
— А ваша мама рассказывала, как она тут жила?
— Да не особо. В то время она была совсем ребенком. Она только говорила, что была тут счастлива. Отец ее содержал семью в достатке. Она ходила в школу в Вийгмаале. Путь туда лежал вдоль реки. Еще она вспоминала, как ездила на ярмарку в Левен. Где-то здесь, — Томас обвел рукой небольшую площадку, — где-то здесь был сеновал, она забиралась наверх с соседским мальчиком по имени Лукас, и они играли там в жару. Как сложилась его дальнейшая жизнь — она не знает.
— Может, все-таки попробовать поискать? — Аннеке опустилась на колени, раздвигая руками траву. — Ведь что-то должно было сохраниться — остатки фундамента хотя бы.
— Да нет. — Томас грустно покачал головой. Он потянул Аннеке за руку, заставив ее подняться. На мгновение его накрыло чувственной волной — такая у нее была теплая ароматная кожа… — но нет, нельзя, нехорошо!
— Искать бесполезно. Пойдемте. Грустно тут находиться.
На обратной дороге они остановились среди лютиков, и Томас протянул Аннеке фотоаппарат, попросив сфотографировать его для матери. Аннеке стояла спиной к солнцу, и вокруг ее волос светился золотой ореол, а лицо оставалось в тени. Тишину разорвал глухой рев самолета, заходившего на посадку в Мельсбреке. Аннеке навела на Томаса фотоаппарат, и тот постарался улыбнуться…
Давненько он не ездил на велосипеде. В последний раз это было в детстве, и он всегда катался один — братьев и сестер у него не было, друзей тоже. Томас помнит, как он крутил педали, носился по проселочным дорогам возле Лезерхеда. А потом пришла война…