ЭКСПО-58

Эмили пришла без четырех семь, почти впритык. На ней была светло-серая накидка, застегнутая под горлом на одну-единственную декоративную пуговицу. Из-под накидки выглядывало черное бархатное платье. В движениях Эмили проглядывалась та самая грация, перемешанная с некоторой угловатостью, от которой у Томаса перехватывало дыхание. Но он быстро взял себя в руки и поцеловал Эмили руку:

— Мисс Паркер.

— Мистер Фолей. Очень рада видеть вас.

— И я тоже. Очень. Может, зайдем в ресторан и выпьем по бокалу шампанского?

— Идея божественная.

В ресторане, конечно же, было много народу, но они успели занять один из оставшихся столиков — как раз возле панорамного окна с видом на «Веселую Бельгию». Оставив Эмили на несколько минут, Томас вернулся с двумя бокалами шампанского, один сразу протянул Эмили. Та взяла бокал, но, прежде чем сделать глоток, залюбовалась на пузырьки, собирающиеся на поверхности. Глаза ее засияли, а на щеках обозначились ямочки.

— Обожаю шампанское, — сказала Эмили. — О, этот танец пузырьков!..

— Поэтому шампанское и подают в таких больших бокалах, — со знанием дела подхватил Томас, усиленно вспоминая, где он вычитал такое и не перевирает ли. — Потому что в больших бокалах пузырьки дольше держатся.

— В самом деле? Как интересно.

— Ваше здоровье.

Томас приподнял бокал, делая мысленную пометку, что в следующий раз нужно быть осторожней, пытаясь выставить себя умником.

— Ваше здоровье, — сказала Эмили, и они чокнулись.

— Как же я вам благодарна, что вы вытащили меня на этот концерт! Это весьма благородно с вашей стороны.

— Боюсь, что сейчас на моем месте должен был быть Тони… Ведь именно он купил эти билеты. А я просто не хотел, чтобы вы пропустили концерт.

— Какой вы милый! Просто удивительно. Я и впрямь была в шоке, когда Тони уехал вот так, сразу. Он даже не попрощался, хотя мы подружились.

— Я уверен, что Тони напишет вам, ведь он — истинный джентльмен.

— Да, именно так я и полагала. Ну, оставим это, — Эмили взяла программку, которую ей дали при входе. — Кого же мы будем сегодня слушать? Интересно. «„L’Orchestre de la Suisse Romande“.[47] Под руководством Эрнеста Ансерме». Вы в теме?

— Насколько я знаю, они довольно известны. В основном, благодаря исполнению музыки двадцатого века.

— Вы серьезно? Потому что одна уже формулировка — музыка двадцатого века — вызывает у меня содрогание. Современные композиторы вообще подзабыли, что такое гармония. Ну что ж, посмотрим, что нам предлагают…

Эмили стала читать программку:

— Так… Пятый концерт Бетховена, это годится. Дебюсси, «La Mer»…[48] Пока не вижу повода для беспокойства, правда, я не взяла с собой таблетки от морской качки. А это что еще такое? Артур Хонеггер…

Томас пожал плечами:

— Не слышал такого.

— «Артур Хонеггер — один из самых выдающихся швейцарских композиторов двадцатого века…» Гм… звучит угрожающе. «Его цикл из пяти симфоний повествует о самых жестоких временах в новейшей истории. Это крик, исходящий из глубины души. Кульминацией произведения является…» О, господи. Ткнуть людей носами в их собственное несчастье вместо того, чтобы попытаться развеять его!

— Может, не следует делать поспешных выводов?

— Это да, но подобные фразочки меня просто бесят! Ведь в чем призвание артиста? Какой от него толк, если он не говорит о возвышенном? Возможно, я покажусь вам глупой, но художник, артист, в моем понимании, — тот, кто дарит миру красоту, а не отбирает ее. Иначе — это уже не музыка, а визг двух кошек, дерущихся на помойке. Или возьмем скульптуру. Некоторые образцы напоминают высушенный в печи шлепок глины об пол. А картины? Вы видели их картины? Они не вызывают ничего, кроме мигрени. Еще бы: когда ты видишь перед собой лицо со сползшими набок глазами, а с другой стороны прилеплены три носа… — Эмили нервно глотнула шампанского. — Простите. Вас, наверное, удивляет моя категоричность. Но я действительно привыкла говорить, что думаю. И вы поймете, что это так, если… если мы захотим узнать друг друга поближе.

Томас и не знал, что ответить, но, на его счастье, зазвенел звонок. Томас и Эмили быстро допили свое шампанское и встали из-за стола.

— Ну что, пойдем на поле битвы? — сказала Эмили и взяла Томаса под руку. — Посмотрим, чем нас собирается попотчевать мистер Хонеггер.

Первым номером в программе стояла музыкальная поэма Хонеггера «Pastorale d’Eté^», написанная в 1920 году. И вот, мсье Ансерме поднял в руке свою дирижерскую палочку и замер. Эмили прищурилась, окинув его ледяным насмешливым взглядом, но заиграла музыка, и девушка начала потихоньку оттаивать.