Экспонат руками не трогать

– В чем, собственно, дело? С какой стати? – к двум предыдущим голосам присоединился третий. Говоривший был явно недоволен, он даже особенно не слушал, о чем его просят. – В чем дело, хотелось бы узнать? Я предупреждал, чтоб меня не беспокоили… Что? Помочь донести носилки? Что вы мне голову морочите, у меня вообще спина больная…

Катя высунулась из купе и уже хотела предложить свою помощь, но вдруг остановилась, как будто что-то или кто-то заставил ее это сделать, и слова «давайте я помогу» застряли у нее в горле. Она снова села. Бессознательно в памяти отозвалась фраза, сказанная пассажиром: «Что вы мне морочите голову… мне морочите голову… морочить голову». Откуда? Она ее уже где-то слышала. Где-то… И эта уверенная, отрывистая интонация, легкая, чуть заметная гнусавинка в голосе… «Хватит, старик, мне морочить голову!»

– О, господи… о, господи! Что же это… такого просто быть не может, – прошептала Катя и, чтобы не закричать, зажала руками рот.

– Мама, что с тобой? – Севка проснулся и приподнялся на койке. – Тебе плохо?

Но Катерина не услышала вопроса. Она вспомнила этот голос, вернее, никогда его не забывала! И узнала бы среди десятков других. Ее безупречная память на голоса и звуки не давала осечек.

С грохотом распахнувшаяся в тот момент дверь тамбура заставила ее подскочить на месте. В приоткрытую щелку было видно, как по коридору пробежал проводник. За ним еще кто-то в белом халате с носилками: «На руках! Носилки не пройдут!» Оба скрылись в одном из купе. Через минуту мимо остолбеневшей Катерины двое мужчин, едва поворачивающихся в узком коридоре, пронесли белого как полотно одессита. Следом, охая и причитая, с медицинским чемоданчиком прошла проводница Оксана…

* * *

Поезд продолжал движение. Тук-тук-тук, тук-тук-тук.

– Вот же гад! По-другому не скажешь! Ему говорят: человеку плохо, а он «с какой стати, у меня спина больная», – возмущению Оксаны не было конца, сочное фрикативное «г» наполнило небольшое пространство купе. – Боже ж мой! Ну и ночка выдалась! А завтра еще целый день работать.

– Неужели он так и ответил? – удивился Сева.

– А то! Я что, тебе вру? – сказала Оксана, налила в стопку водки и залпом выпила. – А ты давай чаю! Еще молодой! Водка – яд.

– Оксана, что же случилось с пассажиром тем, Михал Семенычем? – спросил молодой человек.

– Да вроде врач сказал, инсульт. Он-то вечером у меня все таблетки просил. Давление подскочило. Я ему дала и чайку горячего сделала. А ночью, как Терновку прошли, иду мимо, слышу, стонет кто-то. Дверь закрыта. Вернулася за ключом. Открываю, а он на полу лежит. Ой, хуже нет, когда пассажиры болеют. Мороки не оберешься!

– Досталось вам сегодня, – сочувственно протянул Севка и сделал маленький глоток чая. Пить ему уже не хотелось. Это был третий по счету стакан. Просто чаепитие удачный повод для беседы. А вопросов у Севы Насонова накопилось много, и главный из них: на кого зарегистрировано место во втором купе.

Вагон потряхивало. Тук-тук-тук, тук-тук-тук.

* * *

За окном чуть забрезжил рассвет. Потянулись нескончаемые поля, покрытые белым, как молоко, туманом, из которого изредка выплывали одинокие избенки.

Накинув пальто и поджав под себя ноги, Катерина сидела и мелко тряслась, ее знобило то ли от недосыпа, то ли от страха.

– Все-таки, Севк, я не пойму, какие теперь наши действия? Ну, позвонили мы, допустим, сообщили его координаты, а дальше-то что?

– Ма, не дрефь. Востоковед и без нас знает, что делать. Он уже наверняка связался с тем майором, а тот в свою очередь веерно трезвонит по всем ментовским инстанциям, – в отличие от матери Севка ничуть не потерял присутствия духа, он держался вполне уверенно и рассуждал здраво: – Скорей всего они сейчас пробивают его личность по базе.

– Какой тут веерно! Посмотри на часы – шесть утра. Времени у нас остается всего ничего. Боже мой, что же он не перезванивает! В одиннадцать мы будем уже в Одессе. И что тогда? Тогда ищи свищи этого В. Д. Ефимова. А мы даже не знаем, как он выглядит. Ой, не нравится мне все это…

– А мне нравится! – с воодушевлением возразил сын.

Заливистый звонок телефона прервал их разговор.

– Это Кир! – встрепенулась Катя. – Алло, тебя плохо слышно. Хорошо, что ты позвонил. Не спим… А что делать-то? Сын мой, знамо дело, хорохорится, а мне как-то не по себе…

На том конце трубки заговорил Мельгунов, а она замолчала, просто кивала, вставляя короткие «Да» или «Понятно».

Потом связь прервалась.

– Ну? – Сева вопросительно уставился на мать.

– Представляешь, он мне сказал… – помолчав, ответила Катя, глаза ее округлились, – помнишь ту историю с дневником деда-полиглота?

– Само собой. Ну и чего?

– Так вот, следователя НКВД, что вел дело деда Мельгунова и на допросе у которого тот умер, звали…

23. Виктор Мальцев