Экспонат руками не трогать

«Ну и дурак! – потом подумал он про себя. – Главное не в том, чтобы у Юрки больше не было часов, а в том, чтобы они были у тебя!»

Ох как Витька ненавидел свою бедность! Люто, до дрожи. И то, что в бедности жили почти все, его нисколько не утешало. «Вот вырасту и обязательно буду хорошо зарабатывать. Получу много-много денег и уеду навсегда из Ярославля, из этого вонючего барака, поселюсь в Москве, там, где жил и работал мой отец. Надо только выбиться, любой ценой выбиться».

В первый раз Витька услышал, что его назвали красивым, когда ему было лет пятнадцать. Он действительно здорово вытянулся и раздался в плечах за лето, проведенное на Волге в рыбсовхозе. На солнце шевелюра его выгорела, закурчавилась, подернулась золотистыми всполохами, а на лице появился гладкий бронзовый загар. Накануне, перед первым сентября, мать купила ему костюм, пусть не новый, с чужого плеча, и его пришлось немного перешить, но зато это были настоящие пиджак, брюки со стрелками и белая рубаха, которые он, конечно, сразу надел в школу. Вот там, в школьном коридоре, проходя мимо учительской, он и услышал из-за полузакрытой двери, как молоденькая физичка кому-то расхваливает его внешние данные. Потом мнение учительницы поддержала Юрочкина мать, встретив его как-то на улице.

– Ой, Витя, я тебя даже не узнала, – пропела она ему в лицо, с удивлением разглядывая. На парня пахнуло терпким запахом духов «Красная Москва». – Какой ты стал взрослый, красивый, – ярко накрашенные губы ее растянулись в томной улыбке. – Почему же ты к нам больше не приходишь? Я… мы будем очень рады.

Витька стал замечать, что на него обращают внимание в школе, на танцах в клубе, в городе. Девчонки-старшеклассницы шушукались, провожали его взглядами, потом стали строчить записки. Дамочки в возрасте тоже с любопытством косились через плечо. Постепенно Витька привык к женскому вниманию, он чувствовал, что он нравится, и ему нравилось нравиться. А спустя какое-то время он понял, что из этого можно извлекать пользу. Белобрысая продавщица из булочной без очереди отпускала ему хлеб. Школьная библиотекарша отпрашивала с уроков. А билеты в кино, как оказалось, Витьке вовсе не нужны, потому что у одноклассницы Инги отец работал киномехаником.

Исполнилась и его давняя мечта – немецкие наручные часы на кожаном ремешке. Их подарила ему Раиса Артемовна, мать Юрки. С самим жиртрестом Витек к тому времени дружбу уже не водил. А вот с его мамашей – другое дело. Она стала его первой женщиной. Нежная, страстная, жадная до любви, Раиса была Витьке и любовницей, и матерью, и наставницей. Таким премудростям его обучила – дух захватывало. Ее полковник тогда все больше по командировкам мотался, не пропадать же накопленному опыту. Словом, в отсутствие мужа и ласки и борщи доставались Витеньке.

На окончание школы Раиса преподнесла ему часы:

– Вот уедешь ты в Москву, поступишь в институт и меня забудешь, – с печалью в голосе прошептала она, – бабы, они везде одинаковые, что в Ярославле, что в столице, проходу тебе и там не дадут. А часы на руке тикать будут и обо мне напомнят…

Ее сын Юра тоже решил ехать в Москву поступать. Так что провожали их вдвоем. Мать Вити с работы отпросилась, баба Глаша и Раиса Артемовна… Стоит на перроне – бархатная сумочка, шляпка с вуалеткой, губы яркие, красные, и белый кружевной платочек в руке… еще неизвестно, по кому она тогда больше плакала…

В то лето в институт Витька Мальцев не поступил, не добрал полтора балла. Казалось бы, чем не угодил – и аттестат отличный, и разряд по лыжам, и благодарность из рыбсовхоза. Жалко было так, что он, пожалуй, первый раз в жизни растерялся и не знал, что дальше делать. Как же теперь? Обратно возвращаться? В Ярославль, в опостылевший барак к бабке с матерью? Да и стыдно очень. Перед отъездом-то вон каким гоголем ходил. Даже и представить себе не мог, что провалится. Где же его пресловутое везение! От обиды на всю систему высшего образования Витька напился в лоскуты, в хлам, до полного бесчувствия, даже чуть в милицию не попал. Хотя такого с ним никогда не случалось. С водкой он для себя давно вопрос решил, вдоволь насмотревшись на соседскую пьянь. Протрезвев на следующий день, Витек пошел гулять по Москве – прощаться. Побродил, посмотрел на всю эту столичную красоту и зачем-то зашел в общежитие к Юрке. Он как раз в геологический экзамены выдержал и сидел в своей комнате в общаге – новые учебники в тумбочку укладывал. Рот до ушей, на щеках ямочки. «Вот ведь жиртрест! И тут ему лакомый кусок обломился».

Витек земляка поздравил, порадовался за него, руку пожал и даже от чая не отказался. А за чаем, как бы между прочим, взял и рассказал кое-что из жизни полковничьих жен. Про любовь, конечно, без подробностей, но все же со знанием дела.

Тут улыбка с Юрочкиного лица съехала, пухлый подбородок затрясся, руки сами собой сжались в кулаки.

– Дурак ты, Юрка. Я ведь, можно сказать, к ней всей душой, ничего плохого даже в мыслях не держал, – благодушно проговорил Витька уже из дверей и вышел на улицу.