Ицхак достал из кармана небольшой окатанный камень и положил его на надгробие. Даня сделал то же самое. Какое-то время они просто стояли молча.
Потом мальчик обошел могилу и открыл небольшое окошко с обратной стороны надгробия. За окошком находилась маленькая ниша, размером чуть больше сигаретной пачки. Он поставил туда купленную по дороге суточную свечу и зажег ее. Пламя затрепетало, но как только Даня закрыл окошко, стало гореть ровно.
Старик раскрыл томик Теилим и принялся негромко читать вслух. Слова сливались в простую монотонную мелодию. Осилив несколько псалмов, Ицхак вдруг замолчал и поднял голову к небу.
День выдался неожиданно жарким. Ни облачка.
Молчание затянулось. Даня уже хотел спросить башмачника, в чем дело, но тут резкий порыв ветра перелистнул страницы, и старик продолжил:
Мальчик снова погрузился в свои мысли и лишь краем уха уловил плывущие в тишине слова:
Дочитав последний псалом, Ицхак протянул Дане книгу и сказал:
– Хочешь прочесть что-то?
Мальчик отрицательно покачал головой.
Старик вздохнул и сунул книгу во внутренний карман пиджака.
– Тогда пошли домой?
Даня ничего не ответил. Видно было, что хочет что-то сказать, но не знает как. Наконец, он собрался с силами и произнес:
Ицхак удивленно посмотрел на мальчика.
Тот шмыгнул носом и продолжил:
Даня опустил голову и замолчал. Вокруг стало очень тихо, лишь кузнечики стрекотали в траве. Ицхак погладил бороду и покачал головой.
– Это хорошо… – только и сказал он.
Мальчик отвернулся. Его плечи затряслись. Ицхак протянул к нему руку, но в последний момент отдернул ее и прикусил губу.
Все та же стая стрижей (а может быть, и другая – кто знает?) вернулась из-за холмов и начала медленно кружить над кладбищем.
– Русская поэзия, – не поворачиваясь, сказал Даня. – Отец хотел, чтобы я не забывал язык.
Старик закивал и снова повторил:
– Это хорошо. Хорошо.
Высоко над заливом, в туманной дымке, светило утреннее, еще не жаркое солнце. Его лучи окрашивали море в глубокий пыльно-синий цвет и растворялись в прохладной воде. Стоял почти полный штиль. Яхты мирно покачивались на ленивых волнах. Слабый ветерок слегка развевал флаги и чуть слышно гудел в поддерживавших мачты тросах.
Чайки, все как одна, куда-то исчезли.
«Наверное, улетели к другим берегам», – подумал Даня и вспомнил, как последний раз гулял здесь с отцом. Образ, который мальчик вызвал в памяти, оказался неясным и расплывчатым. Смазанные обрывки фраз и впечатлений, как безмолвные призраки прошлого, ускользали от него и путались между собой. Ему хотелось удержать их подольше, но они просачивались сквозь пальцы и таяли на ветру, словно дым.
Недалеко от берега проплыл серый патрульный катер. Даня проводил его взглядом и представил, как это должно быть здорово – служить на таком судне и каждый день выходить в море. Когда катер скрылся из вида, мальчик развернулся и направился к бетонным ступеням, ведущим к району, где находилась галерея Адель.
Поднявшись наверх, Даня остановился у последней ступени и огляделся по сторонам. Отсюда хорошо просматривалось все побережье. Вот пляж, вот башня спасателей и лодки возле нее. Чуть поодаль душевые кабины. За ними набережная, плавно переходящая в гравийную дорожку, и пристань с уснувшими на волнах яхтами – весь тот путь, который они проходили вместе.
Где-то вдалеке небо соприкасалось с морем. Вокруг не было ни души.
–
Он облокотился на железные перила и, сунув руку в карман, достал мятую пачку «Мальборо». Мальчик выудил из нее сигарету и чиркнул дешевой пластиковой зажигалкой. Прикурил. Неглубоко затянулся. Горький дым сдавил горло и защекотал в ноздрях. Ощущение было не из приятных, но сам процесс почему-то успокаивал. Где-то внутри него разлилась ровная тишина. Все невысказанные вопросы на время ослабили хватку. Остался только шум моря и запах мокрого песка. Облако сигаретного дыма поднялось в воздух и растаяло у него над головой.