Экстерриториальность

Исторгни тост не тост
Из говорения:
– За безответственность
Стихотворения!
За звук, не в очередь
На штамп ко вкладышу,
Не чтобы речь тереть,
Упавший на душу.
Не за в морщинах лоб
И палец к темени —
За вереницу слов
Без роду-племени.
За все, что числится
Как безыдейное —
Пей за бессмыслицу,
Возню постельную,
Бузу базарную…
За непохожее
На жизнь!
Чтоб шарм ее
Почуять кожею.

«Что-то глаз и ухо дразнит…»

Что-то глаз и ухо дразнит,
мелко-мелко мельтеша:
дескать, глория сик транзит, —
и давай кряхтеть душа.

Как в котле у юной ведьмы,

вскиснувшее вещество:
не иметь бы, не иметь бы,
не иметь бы ничего.

Ни готовить тайной встречи,

ни шутя орехи грызть,
ни роскошествовать в речи,
ни сосчитывать корысть.

…А куда же ты глядела,

когда девочкой была?
Для чего искала дела
и узор, как сеть, плела?

Вот и колет твой же острым

плавником тебя улов.
Щиплет йод. Не пир, не постриг
жизнь. Не память. Жизнь из слов.

На Волге

Волна набегает, и берег давай говорить —
о веслах, винтах, парусах и канатных паромах.
Она отвечает, но речи потеряна нить.
Доносится лишь: – Я не дура. – Я тоже не промах.

И было б забавно взаимное их хвастовство,

не бейся там сдавленный всхлип и мольба. Опозданье —
от века в ней свойство натуры, тогда как его
натуры ядро – неназначенных встреч ожиданье.

Лаская губу ль его заячью, волчью ли пасть,

щекочет она изъязвленное ею же нёбо.
И чья, непонятно, в их кашле натуга, чья власть.
И кто задохнулся, она или он? Или оба?

«Коровки божьей, жука и мухи…»

Коровки божьей, жука и мухи
трепещут крылышки и дребезжат,
и застревает в безвольном ухе,
чего не ловит надменный взгляд.

Ты, желтосиняя в алмазной крошке

стрекозья выставленность арт-нуво,
когда фацетки двуглазой брошки
и есть искусство – да ну его!

Вы – цацки, вы – ни на что не годный

без толку мечущийся блеск и гул,
изображающие то почетный,
то стерегущий нас караул.

Рука, прихлопни их, по треску дроби

в параде казнь признав. Но не угробь
улитку пламени и кокон крови.
Неповторимы огонь и кровь.

«Всё, я уже ничего не знаю…»

Всё, я уже ничего не знаю.
Не слышу даже того, что сам бормочу.
Из дел – заснув в октябре и очнувшись к маю,
сдать кровь и мочу – единственное по плечу.

Мне кто-то знаком, но кто, я не уверен.

Я что-то должен, только не помню что.
Не разберу, кто ангелом смотрит, кто зверем.
Несу, что ни попадя. Но хоть не вру зато.

Потому что не различаю неправду, правду.

Путаюсь, что мерещится, что наяву.
Всё отбирают. Взамен оставляют мантру:
«жив – выживаю – жизнеспособен – живу».

Из Беранже