Экстр

Его ответ, похоже, смягчил Фей Янга. Тот важно кивнул и спросил:

– Если ты прибыл на нашу Землю не для того, чтобы говорить нам о Боге, какова тогда цель твоего путешествия?

Какого бы ответа он ни ждал, слова Данло явно привели его в изумление.

– Мой народ умирает от страшной болезни, и я должен найти средство от нее.

Данло стал рассказывать об алалоях и губительном вирусе, и это, казалось, еще больше смягчило Фей Янга. За свою долгую жизнь старец видел много горя, и его внуки умирали от легочной горячки и других недугов. Кроме того, он, как и любой сайни, понимал, как легко может исчезнуть из мира целый народ.

– Мне жаль, но я не знаю лекарства, которое могло бы помочь твоему народу, – сказал Фей Янг. – Я никогда не слышал о такой болезни.

– Мне тоже жаль, – сказал Данло.

– Даже в Ясе ничего не говорится о таком лекарстве.

Данло промолчал, глядя на свою флейту.

– В Ясе ничего не сказано и о музыке, о которой говорил ты.

– Разве?

– По-твоему, я не знаю Ясу? – с обновленным гневом осведомился старец, и жилы у него на шее натянулись, как струны арфы. Это был опасный момент, но еще не тот, которого ждал Данло.

– Разве может кто-нибудь знать Ясу? – мягко заметил Данло.

– Что ты хочешь этим сказать? – вмешалась Рейна АН, а зсе старейшины и все сайни подхватили хором: – Что он хочет этим сказать?

Только Фей Янг молчал, сидя тихо, как заблудившийся охотник в ожидании восхода солнца.

– Да будет Яса всегда красива, – пропел Данло, закрыв глаза. Эти слова прошедшей ночью распустились у него в уме сами собой, как огнецветы, и теперь он молился, чтобы они оказались верными. – Да будет нам дано всегда находить новую красоту, и творить нашу священную Ясу, как Бог творит этот мир, всегда сохраняя его красивым.

На этот раз умолкла вся деревня – даже собаки, гложущие кости, молчали. Никто, видимо, не понимал, откуда Данло взял эти строки, и никто не мог объяснить, как может чужой толковать Ясу так глубоко. Выходило, что священный закон сайни, при всем своем совершенстве, неполон.

– Мы пьем музыку мира, – закончил шепотом Данло. – Да будут красивыми все наши песни.

Он посмотрел на красивый белый мундштук своей флейты и вспомнил строчку из Песни Жизни, которой научил его дед: “Халла тот человек, который приносит в мир музыку”.

– У моего народа тоже есть Яса, – сказал он Фей Янгу. – По духу они в общем-то одинаковы – священные заветы всех народов.

Чаша с пивом дрожала в руке Фей Янга. Слова Данло, должно быть, сильно отличались от речей Архитекторов, объявивших откровения Ясы ложными.

Данло глубоко подышал и заговорил снова:

– Если люди достаточно долго вглядываются в красоту Бога, то Яса, возможно, сама открывается им.

– Твоя мысль красива сама по себе. – Фей Янг протянул дрожащую левую руку и дотронулся до флейты Данло. Было ясно, что он ни разу не видел этой красивой вещи. – Я запомню ее навсегда.

Живот у Данло сделался твердым, как орех бальдо. Чувствуя, что момент почти настал, он поднес флейту к губам и заиграл. Фей Янг и остальные снова замерли, ибо никогда еще не слышали такой музыки. Они знали только музыку ветра и дождя, колыбельные, которые сайнийские матери поют своим детям в грозовые ночи, да пение птиц.

Мелодия, которую Данло выдыхал в свою флейту, напоминала все это и нечто иное, нечто большее. Данло играл китам далеко в океане и звездам в небе; играл боли, которую видел в глазах Фей Янга. Эта боль, как и музыка Данло, была красива своей чистотой и глубиной. Она связывала обоих мужчин с воспоминаниями детства и с красотой живого мира вокруг. В этом и состояло все назначение песни Данло: открыть свое сердце миру, найти тайную красоту в глубине человеческой души. Данло играл, и каждая нота, выдуваемая им, целила в сердце Фей Янга, как священная золотая стрела. Луна поднялась высоко, а костры стали догорать, когда Данло отложил наконец свою флейту. В глазах старика он видел слезы и нечто другое, великолепное и прекрасное – то, что открылось ему, когда Фей Янг только что пришел в деревню.

– Это очень красиво, – с трудом выговорил Фей Янг. – Я не знал, что бывают такие звуки.

Вот он, момент, подумал Данло. Вечное “сейчас”.