Экстрасенс разбушевался

— Можете проверить, — улыбнулся я. — Нервные связи восстановлены, рефлексы в норме. Ходить им пока трудно: мышц почти нет, да и связки не готовы к нагрузкам. Понадобится реабилитация. Проведите ее правильно, и через год дети будут бегать.

— Не верю! — замотал головой профессор.

Я пожал плечами и подошел к ближней коляске. В ней сидел мальчик лет двенадцати.

— Как тебя зовут? — спросил.

— Курт, — ответил он.

— Ты ходишь, Курт?

— Только с мамой, — покрутил он головой. — Она меня держит. Одному не получается.

Значит, мышцы есть, да и связки выдержат.

— А теперь сможешь сам. Встань!

Я протянул ему руки и помог выбраться из коляски.

— Иди! — сказал, отпустив его.

Он сделал осторожный шажок. Покачнулся — и второй. А затем — сразу несколько по направлению к залу. Чуть вихляя, подволакивая ноги, он шел — и довольно уверенно.

— Мама! — восторженно закричал Курт, остановившись, и высматривая кого-то среди публики. — Посмотри! Я могу ходить сам!

Из зала к нему метнулась женщина. Подскочив, обняла и залилась слезами. Эта сцена будто взорвала собрание. Все вскочили с мест и загалдели. К пациентам побежали родители и врачи. Если первые пытались достать детей из колясок, то вторые им препятствовали, что-то объясняя. Воцарился бедлам. Шредер попытался звонить в колокольчик, но его не слышали. Мне это быстро надоело, и я вскочил на сцену.

— Тихо! — рявкнул изо всех сил.

В зале замолчали и уставились на меня.

— Дорогие родители пациентов, — я приложил руку к груди. — Не пытайтесь заставлять детей ходить. Они к этому еще не готовы. Пусть их обследуют доктора клиники и назначат курс реабилитации. Выполняйте указания врачей, и увидите результат. Он будет скоро. Данке.

— Благодарю, герр Мурашко, — подключился управляющий. — Надеюсь, все слышали нашего гостя? Попрошу увезти пациентов.

Указание выполнили, и в зале на короткое время установилась тишина.

— Дамен унд херен! — обратился к присутствующим Шредер. — Герр Мурашко предложил нам показать еще аспект своего дарования. Речь идет о слепоте.

По залу будто пробежал ветерок.

— Наш гость, — продолжил управляющий, — пообещал исцелить детей, у которых сохранилось хотя бы несколько процентов зрения. Мы нашли таких пациентов. Попрошу их ввести.

Отворилась задняя дверь, и в зал вкатили три коляски. Спрашивается, нафига? Можно ведь и за руку. Любят здесь эти агрегаты. Следом за пациентами ввалилось несколько человек с фотоаппаратами и вспышками.

— Это кто? — спросил я Шредера, указав на группу.

— Репортеры, — объяснил он. — Услыхали, что какой-то русский будет творить чудеса, и пожелали присутствовать. А что делать, герр Мурашко? Германия свободная страна, я не в силах запретить.

Ой, темнит немец! А, с другой стороны, почему бы и нет?

— Попрошу репортеров с фотоаппаратами подойти к сцене, — объявил я.

Подчинились.

— После того, как исцелю детей, не бейте их вспышками в лица, — попросил я. — Можно обжечь ярким светом сетчатку глаз ребенка. Договорились?

Репортеры закивали. Надо же, какие послушные!

— Вас можно снимать? — спросил один с седыми волосами.

— Сколько угодно. С детьми будьте осторожны.

Я спрыгнул со сцены и подошел к коляскам. Деткам завязали глаза, это хорошо. Заранее попросил. Что имеем? Два мальчика и одна девочка в возрасте от семи до четырнадцати лет. Нормально. Просканировал — атрофия зрительного нерва у всех. Причины разные, но работать будем.

Я положил руку на глазницу девочки.

— Будет немножко покалывать, но ты терпи, — попросил.

— Гут, — ответила она тихо.

Начали. Работал я не так быстро, как с пациентами с ДЦП — ну, так опыт совсем небольшой. Повозился. Да еще фотографы крутились вокруг, слепя вспышками. Но справился.

— Все, — сказал, обернувшись к залу. — Попрошу задернуть шторы — яркий свет детям сейчас противопоказан. Репортеров прошу снять вспышки с фотоаппаратов.

Удивительно, но все подчинились без звука. Немцы… Я по очереди стащил повязки с глаз детей. Они встали и закрутили головами. Люди в зале начали подниматься с мест.

— Как тебя зовут? — спросил я стоявшую рядом девочку.

— Лотта, — отозвалась она.

— Видишь того дядю? — я указал на надоевшего Хофмана.

— Да, — кивнула она. — У него волосы встрепанные. Ходить непричесанным неприлично, — добавила важно.

Зал взорвался хохотом. Хофман смутился. Воспользовавшись моментом, к детям подбежали родители. Пациенты стали им что-то говорить, тыча во все стороны пальчиками. Матери вытирали слезы. Ко мне подошел седовласый репортер.

— Герр Мурашко, — попросил. — Мы могли бы снять вас вместе с исцеленными детьми?

— Если только без вспышек, — напомнил я.

— Выйдем из здания, — предложил репортер. — Там света достаточно.

Так и поступили. Принять участие в фотосессии захотели многие. Репортеры привычно выстраивали сцены. Руководство клиники и советская делегация застыли на ступеньках перед входом в клинику. Вот Шредер пожимает руку русскому целителю. Персонал клиники окружил гостей из СССР, и они оживленно беседуют. Исцеленные дети с экстрасенсом из Советского Союза. Семилетняя Лотта у меня на руках, мальчики прижались с боков. Благодарные немецкие матери обнимают целителя…