Экстрасенс разбушевался

— Здравствуй, Владимир Александрович! — поприветствовал он Крючкова. — У меня вопрос. Что ты знаешь о целителе Мурашко?

— В первый раз слышу, — отозвался председатель КГБ.

— А вот в Минске его хорошо знают. Тысячи детей исцелил. Но твои орлы взяли его в оборот: хотели, чтобы с иностранцами работал, а они брали с тех деньги и себе в карманы клали. Так, по крайней мере, люди говорят. Целитель плюнул и сбежал за границу. Хрен бы с ним, но народ недоволен, возмущение высказывает. Ты уж, разберись, Владимир Александрович, кто там у тебя такой прыткий. Накажи примерно. Нам волнений только в Минске не хватало.

— Понял, Михаил Сергеевич! — построжевшим голосом ответил Крючков. — Немедленно займусь.

— Доложи, как справишься! — буркнул Горбачев и повесил трубку.

***

Чувство, владевшее Родиным, можно было определить одним словом — бешенство. Операция, представлявшаяся легкой и простой, провалилась с треском. Да еще вызвала скандал за рубежом. И теперь волны этого срама докатились до Москвы.

Человеком Родин был неглупым. Дураки не выбиваются в генерал-лейтенанты КГБ. Он сумел. По ступенькам служебной лестницы поднимался медленно, но уверенно. Сантиментами не страдал. Если путь наверх предстояло расчистить, делал это, не задумываясь. И плевать на тех, кто мешает. Даже если помехой был друг или начальник, некогда помогавший молодому оперативнику освоиться в Первом главном управлении. На такие мелочи Родин не обращал внимания. Он хотел стать генералом, и добился своего.

Чем выше пост в иерархии КГБ, тем больше знаешь. Став заместителем начальника ПГУ, Родин получил доступ к обширной информации. И ее анализ показал, что страна катится в пропасть. Пылающий Кавказ, ледяная решимость прибалтов, националисты во власти в Украине — это и многое другое убедительно говорило: СССР ждет смута, и не меньшая, чем в 1917-м году. Дело может кончиться гражданской войной. Предотвратить ее Родин не мог, а участвовать не хотел. Выход был. Генерал хорошо знал историю русской эмиграции — КГБ с ней работал. Умные люди покинули Россию до Гражданской войны. Те, у кого были деньги, хорошо устроились во Франции и в Америке. Да и бедные не прогадали — заняли места, освобожденные сгоревшими в войне аборигенами. Когда из России хлынул основной поток мигрантов, теплых местечек за границей не осталось. Офицеры шли рабочими на заводы, но не всех брали. Швейцар или вышибала в ресторане считались престижной должностью.

В швейцары генералу не хотелось. Он мечтал провести остаток дней в окружении детей и внуков, на вилле какого-нибудь курортного побережья. Но для этого требовались деньги, и много. Перебежчиком и предателем генерал становиться не желал. Не по моральным или идейным убеждениям — их у Родина не имелось. Невыгодно. Предатель на содержании иностранного государства — существо жалкое. Типовой домик, небольшая пенсия, строгие запреты на свободу передвижения. Могут и убить, если заерепенишься — иностранные разведки сантиментами не страдают. Они и своих не больно-то жалеют, что уж говорить о каком-то русском? Генерал это знал, потому изменять не собирался. Паспорта на чужие имена, счет в банке, тихая, спокойная жизнь в доме с прислугой. Которая знать не будет, что их хозяин, немолодой синьор или мистер, в прошлом генерал КГБ. Легенды в ПГУ разрабатывать умеют.

Оставалось найти средства. Воровство комитетских денег исключалось априори — найдут и пристрелят. Орлову[6] в 1938 году это удалось, но тогда его некогда было искать, а потом стало не до того — началась война. Вынырнувший из забвения спустя 15 лет Орлов уже не представлял интереса для КГБ — о нем забыли. Но Родину его ход нравился — убежать с деньгами, предварительно отправив руководству СССР письмо, в котором пригрозить раскрыть агентурную сеть в Европе, если не отстанут. Другое дело, что денег на секретных счетах ПГУ имелось немного, да и доступа к ним Родин не имел. Требовался источник, и генерал его нашел.