Экстрасенс разбушевался

Конвейер заработал. Я приходил в клинику и занимался с детьми. В полдень шел на обед в апартаменты — мы с Викой в них переехали. Получив в распоряжение кухню, любимая воспряла душой. Варила борщи, жарила драники и тушила «колдуны»[9]. Готовить она любит. Да и заниматься больше нечем. В клинике ей работы не нашлось. Медицинский диплом нужно подтвердить, языка не знает. Любимая не огорчилась — в ее положении домохозяйкой быть приятнее. После обеда я возвращался в клинику, где исцелял до 18.00. У немцев с этим строго: рабочее время истекло — будь добр отправляться домой. Остаться, конечно, мог, не запрещали, но помогавшие врачи и медсестры уходили. Ну, и что делать одному?

Мы с Викой побывали в магазинах, где любимая приобрела себе кое-что из одежды. Живот у нее рос, гардероб требовалось обновлять. Покупать много, однако, не стали.

— Зачем? — сказала Вика. — Вот рожу, тогда и займусь. Некуда спешить. Деньги у нас есть.

Я завел счет в отделении Дойче банка. В центральный офис не пошел — ну его! Счет открыл на имя Мигеля Родригеса, гражданина Аргентины. Проблем не возникло: банкам в этом времени плевать, кто ты и откуда у тебя деньги. Главное, чтобы складывал их на счет, чем я и занимался. Раз в неделю приносил из клиники чек на предъявителя и отдавал клерку. Тот оформлял приходную операцию. Мой первый чек впечатления не произвел, тем более что я положил на счет десять тысяч марок, остальное взял наличными. Нам ведь есть-пить нужно. Но когда клерк получил второй чек, и увидел проставленную в нем сумму, то немного охренел. Попросил обождать и стал кому-то звонить. Спустя минуту меня отвели в кабинет к управляющему отделением. Тот угостил кофе и спросил будут ли другие поступления. Я подтвердил. Управляющий предложил заняться инвестированием. Обещал подумать. На прощание мне вручили фирменную чековую книжку с такой же ручкой. Умеют немцы разглядеть перспективного клиента. Да, пока не миллионер, но такими темпами скоро стану.

С чеков начались неприятности. Пациентов я не считал, полагая, что обманывать меня не станут. Это немцы, а они честные. Угу… Получив третий чек, обратил внимание на некруглую сумму. Она оканчивалась цифрой «5». При тарифе в 1250 марок за пациента такого не могло быть. С меня, что, высчитали налог?

— Нет, герр Мурашко, — объяснил бухгалтер, к которому я пришел за разъяснениями. — Налог с вас возьмут позже. Что до суммы, то она начислена в строгом соответствии с представленной ведомостью. Вот она.

Он достал из папки и положил передо мной несколько листков. Я их полистал. В отношении пациентов с ДЦП все нормально — 1250 марок после каждой фамилии. С незрячими иначе: сумму дополнял какой-то коэффициент, который здорово снижал выплату — иногда вдвое.

— Вы могли бы дать мне копию этого документа? — попросил бухгалтера.

— Без проблем, — сказал тот и отксерил мне листки.

С ними я отправился к Шредеру.

— Все согласно контракту, — заявил управляющий. — После исцеления незрячего наш специалист проверяет его зрение. Восстановилось на сто процентов — платим 1250 марок. Если семьдесят или шестьдесят, соответственно снижаем сумму. Принимаем в расчет и тот процент, которым пациент обладал до вашего воздействия. Обычно это два, три, четыре процента. Иногда пять или десять. Их, соответственно, отнимаем. Все честно.

— То есть, вернуть зрение ребенку, который прежде не видел ничего, полноценным исцелением не считается?

— Так, — важно кивнул он.

И вот тут меня забрало. Да плевать на марки — их у меня много. Но вот нагло жульничать, да еще заявлять о честности — перебор. Как говорил классик: «Формально правильно, а по сути издевательство»?[10]

— Довожу до вашего сведения, герр Шредер, что я прекращаю контракт с клиникой. Поищу работу в другой стране. Заявление пришлю по почте. Ауфвидерзейн!

Я встал.

— Не имеете права! — вскочил он.

— Очень даже имею, — хмыкнул я. — Читайте контракт.

По большому счету уходить не собирался — только припугнуть немца. А то раскатал губу. Я ему не остербайтер. Пусть поищет другого, может быть, найдет. Целителей в Германии много — по пять пфеннигов пучок.

Шредера я недооценил. В тот же вечер в дверь наших апартаментов позвонили. Я открыл дверь — в коридоре стоял Бах.

— Герр Мурашко? — спросил гаупткомиссар, хотя без того видел, кто перед ним. — Я к вам по служебному вопросу. Разрешите войти?

Я посторонился. Полицейский шагнул за порог, но дальше не пошел.

— Предъявите ваши паспорта, — предложил неожиданно.

Я принес советские. Он, не глядя, сунул их в карман.

— Как это понимать, герр гаупткомиссар? — удивился я.

— Превентивная мера, — пожал он плечами. — Не хочу, чтобы натворили глупостей. Мне звонил герр Шредер и просил кое-что разъяснить. Вы связали себя контрактом с уважаемым учреждением Германии, герр Мурашко. Потому вам выдали вид на жительство — быстро и вне очереди. Если откажетесь работать — вид могут отозвать. В этом случае вас ждет принудительная высылка в СССР. Там, вроде, с нетерпением ждут, — ухмыльнулся он.

— Это подлость! — не сдержался я.