Принято считать, что если ребенку постоянно говорить "нельзя, нельзя", то постепенно это внешнее - извне идущее - "нельзя" превратится в моральную привычку, во внутреннее "не могу". Так ли это? Научных исследований и доказательств нет, одни лишь частные соображения. Но можно считать установленным фактом, что одним детям говорят "нельзя, нельзя", и оно превращается в "не могу", а в других случаях этого превращения почему-то не происходит. И можно заметить, что превращение "нельзя" в "не могу" почти всегда совершается в сфере "внешнего стыда", стыда порядочности и этикета, стыда разоблачения, и этот стыд, смешиваемый с глубинным, называемый одним и тем же словом, иногда затмевает "страх порока", стыд второго рода, глубинный человеческий стыд при нарушении правды, великое "не могу", которое заставляет человека молчать под пытками, потому что он не способен на предательство, "физически не может" выдать своих. Это "не могу" не воспитывается запретами "нельзя, нельзя". У него другой корень - совесть.
Стыд - это боль личности. Как физическая боль (механизм которой, кстати сказать, науке еще не известен) служит охране организма, сигнализирует об опасности, о наступающей болезни, так душевная боль стыда служит охране личности. Личность - обнаженные нервы, и всякое прикосновение к личному вызывает стыд, иногда довольно поверхностный. Так царапина на пальце болит сильнее, чем пораженный опухолью внутренний орган на первых стадиях болезни. Боль - сигнал опасности для тела: остановись! отдерни руку! Стыд - сигнал опасности для личности. Действие, которое вызывает стыд, продолжать невозможно. Его стараются не держать в памяти, скорей забыть. Но в истории каждого человека есть история стыда - были минуты, которые при воспоминании о них заставляют съежиться и через много лет. От гнева и страха человек может развить бешеную активность. От стыда он замирает, сжимается, умирает. А глубинный стыд, боль совести, боль сердца, духовная боль настолько невыносимы, что даже Иуда, чье имя стало символом предательства, пошел и удавился. Увы, кто из нас не встречал людей, совершающих на глазах у всех такое, что надо бы им после этого выйти в другую комнату и удавиться, - ан нет, живут и смотрят людям в глаза как ни в чем не бывало. Про таких говорят: прожженные.
Я знаю учреждение, где заведующая лабораторией сильно не ладила с дурным начальником, выступала с критикой, добивалась справедливости. И ей было плохо, да и сотрудникам ее доставалось. Ей говорили: "Ну что же вы не можете поладить с начальством, найти общий язык с ним?" Она лишь вздыхала: "Не могу. Я начинаю себя ненавидеть".
Мы иногда со страстью воспитываем у детей ненависть к другим, но человек начинается с ненависти к себе - ненависти, которая возникает при каждой попытке поступить против совести.
Боль личности - страх и стыд за себя, за свое место среди людей, страх перед тем, что о тебе плохо подумают. Боль совести - это боль человечества во мне. Я его клеточка, и с
этой клеточкой что-то неладно, она болит. Иногда стыд может охватить целый народ: "И если бы целая нация, - писал Маркс, - действительно испытала чувство стыда, она была бы подобна льву, который весь сжимается, готовясь к прыжку".
Как противоречив человек, как противоречива наука о его воспитании! Воспитывая совестливого ребенка, мы обрекаем его на мучение. Чем ниже болевой порог совести - тем больше будут наш мальчик, наша девочка страдать. Но что поделать?'
Это слова уже знакомого нам Соловейчика.
Стыд. Вот что происходит с социальными страхами на уровне сформированной личности третьего этапа. Сначала я просто боюсь, что перестану быть самым сильным мальчиком в классе, боюсь изо дня в день, из года в год. Но ничего не меняется, я остаюсь сильным. И вдруг появляется кто-то, сильнее меня физически. Но я не отступил от своего, не испугался, не сдался. И тогда я понимаю, что я по-прежнему не побежден. Только не побежден уже на ином уровне. И я по-прежнему очень сильный. И тогда я свыкаюсь с этой мыслью настолько, что малейшее проявление слабости причиняет мне едва ли не физическую боль - боль стыда.