Экстремальное чтиво

— Успокойтесь, больной! — прикрикнул психиатр и на шаг отступил, опасаясь потерять также и рукава.

Однако Виктор Степанович, судя по всему, разгадал его слабое место и, подскочив, вцепился снова.

— Убью, гада! Ты почему?! — завел он старую пластинку.

— Что почему? — разъярился тут Головкин и пнул друга под коленную чашечку.

Словно подрезанный косой, тот моментально рухнул на пол, оторвавётаки напоследок оба рукава приятельской рубашки.

— Что почему?! — повторил Головкин и заехал ему пяткой в глаз.

— Почему ты, сучара, не разбудил меня?!

Виктор Степанович лежал на спине и почему-то не выпускал из рук злосчастные рукава.

— Ты сошел с ума! — поставил окончательный диагноз психиатр и принялся пинать поверженного противника куда попадя.

Тот принял позу зародыша и тихонько скулил, оплакивая утрату.

— Вот так мы лечим наших больных! — распаляясь всё больше и больше, орал обозлённый Головкин. — Вот так всю дурь выгоняем! Я давно подозревал, что ты шизофреник, но теперь точно знаю!

— Сам дурак! — выкрикнул вдруг Виктор Степанович и исполнил нечто отдалённо напоминающее гимнастическую фигуру "ласточка", то есть попросту прогнулся всем телом и выбросил одну ногу назад.

Подобное он умудрился проделать раз пять, пока Головкин соображал, какой способ защиты поможет ему уклониться от ударов, пудовыми градинами осыпающие причинное место. И следует отметить, что каждая из них достигла намеченной цели.

— А вот так мы, врачи-травматологи, лечим своих больных! — радостно возопил он.

Психиатр не смог что-либо возразить, поскольку, так и не успев придумать способ защиты от страшной боли внизу живота, выкатил глаза, на максимально возможную ширину разинул рот и тоненько, противно завизжал. Затем, упав рядом с бывшим компаньоном, он принял точно такую же позу и стал похож на его однояйцового близнеца.

— Ты чего же это делаешь, гад? — спросил он, когда немного отдышался.

— Придурок! Там все мои деньги были! Все сбережения за десять лет неустанного труда, — захныкал Виктор Степанович.

— Где — там? В радиаторе, что ли?

— Под! Под радиатором, идиот! Пластырем приклеенные!

— И сколько там было?

— Много! С каждой же получки по сотке откладывал!

— Баксов?

— Рублей, придурок!

Головкин со страдальческой гримасой застонал и, подтянув колени к животу, повалился набок.

— Ну и чего ж ты так расстроился? — промычал он. — Из-за каких-то копеек.

Виктор Степанович поднялся и, стоя на одной ноге, глянул на друга уцелевшим после лечения глазом.

— Убирайся отсюда! — заявил он.

— А ещё друг! — осуждающе огрызнулся побеждённый и попытался немного привстать. — Я не смогу идти, ты мне всё отбил. О, господи, какая ужасная боль!

— Запишись на приём, отрежем!

— Ты что?! Разве ж можно так пугать?

— Не уйдёшь по-хорошему, я тебя свяжу и возьмусь за операцию прямо сейчас!

Тут Головкин видимо понял, что с ним действительно не шутят. Правда, никак не мог сообразить, а отчего, собственно, весь сыр-бор? Однако, во избежание нехороших последствий, решил не дёргать тигра за усы и моментально поднялся.

— Иди, иди отсюда! — пригрозил ему Виктор Степанович. — Попробуй только ещё заявись сюда, морду разобью!

Психиатр попятился к выходу, открыл дверь и уже с порога крикнул:

— Смотри, сам не пожалей!

— Чего?! — заорал Толоконный, но тот уже нёсся вниз по лестнице, забыв об изуродованной рубашке и сильнейшей гематоме в паху.

— Ну я устрою тебе психоз! — цедил сквозь зубы Головкин, размашисто ковыляя по тропинке, наискосок пересекающей весь двор. — Ох, ты ж у меня попляшешь, паскудская морда!

Вдруг, откуда-то сбоку, из густого дворового кустарника вышел человек в чрезвычайно грязной одежде и он узнал в нем того самого сантехника, который приходил утром с техосмотром.

— Стой! — крикнул психиатр и, как смог, ринулся ему наперерез.

Тот молча шагнул обратно в кусты и растворился в них, словно его и не было никогда.

— Отдай деньги, сволочь!

Головкин принялся шастать по кустам, пытаясь схватить похитителя.

— Где ты? — орал он, раздирая в клочья остатки рубашки и брюки. — Ну иди же сюда, гадина!

Его поиски увенчались неудачей. Густые, колючие заросли оказались лишены всякого живого присутствия, если не считать, конечно, его самого и многомиллионной армии насекомых.

Судорожно глотая пряный, сухой воздух, Головкин внезапно понял, что выглядит довольно-таки неважно. В таком виде по городу ходить нельзя, сразу загребут в сумасшедший дом. Зная по опыту работы, что со своими коллегами шутки плохи, чувство юмора у них вырезают еще в институте, до своего дома врач решил добираться огородами.

Выскользнув из кустов, он скользнул в другие и потихоньку начал перемещаться инкогнито, то-есть тайно. Когда он оказался, наконец, в родном квартале и облегчённо вздохнул, план действий уже созрел.

— Ну, сволочь, жди плохих новостей! — злорадно шептал он, стараясь прошмыгнуть в свой подъезд незаметно под неусыпным оком бабушек на лавочке.