Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Жаль, что вы не говорите на иврите, господин Сарафанов, — она обратила на собеседника сияющие глаза.

— Увы, нет, — ответил Сарафанов, выдерживая ее взгляд, отвечая на него своим, восхищенным, — но готов брать у вас уроки.

— Может быть, я соглашусь. Есть русские, которые приезжают в Израиль, овладевают ивритом и становятся настоящими евреями.

— Рядом с вами и Моисей не чувствовал бы себя настоящими евреем.

Она ослепительно улыбалась, белея великолепными зубами. Сарафанов видел, как светятся пунцовые мочки ее ушей. Чувствовал, что находится в поле ее обольщения, которое сладко и властно парализует его, лишает воли, делает открытым для вторжения. Сквозь ее легкий жакет и шелковую блузку ощущал близкое теплое тело. Задрапированную тканью грудь с приподнятыми смуглыми сосками. Круглый дышащий живот с углубленьем пупка. Жаркий пах, покрытый темным каракулем. Сильные бедра с нежно-голубыми прожилками. Она стояла перед ним, опустив руки с гибкими длинными пальцами, на которых блестели кольца. А ему казалось, что ее рука обнимает и щекотит его затылок. Вкрадчиво пробирается под галстук. Расстегивает пуговицу рубахи, скользя по груди и рисуя на ней вензеля и иероглифы. Так раскрывается полог царского полевого шатра, и в сумерках теплой ночи появляется полуобнаженная, с распущенными волосами Юдифь. Несет на блюде отсеченную голову Олоферна. Его, Сарафанова, голову, лежащую среди крови и фруктового сока.

Это видение разбудило его. Будто кто-то впрыснул в его раскаленный рассудок ледяную трезвящую струйку. Очнулся. Прервал это мучительное соитие. Улыбнулся через силу:

— Ваш гипнотизм выдает в вас колдунью. Ваш русский муж не вынес вашей ворожбы и просто сгорел. Его можно пожалеть, но можно ему и позавидовать.

— Вы умеете не пускать к себе в душу. Ваше поле почти непроницаемо. Во всяком случае, здесь, где много посторонних раздражителей, не позволяющих мне сосредоточиться. Как-нибудь пригласите меня на ужин.

Она извлекла из крохотной сумочки блестящую визитную карточку. На одной стороне было выведено ее имя и телефоны. На другой извивались еврейские письмена, словно гибкие, плетущие кокон гусеницы.

— Сочту за честь поужинать с вами, — Сарафанов спрятал карточку в нагрудный карман. Отступил от красавицы, унося дуновение ее духов, сладкую обморочность незавершенного соития.

Он почувствовал, как в зале произошли перемены. Реющие под сводами демоны, создающие хаотические вихри, распались, упорядочились, замерли у входа, вибрируя хвостами и крыльями, создавая в воздухе коридор таинственных, едва обозначенных существ. Стремительные треугольники сложились в шестиконечные звезды и украсили потолок серебряными эмблемами. Из триумфальной арки сквозь мрамор и золото, плавно вносимый невидимыми силовыми линиями, возник человек. Он был мал ростом, щуплый, тщедушный, с заостренным щетинистым рыльцем, с механическим движением субтильных конечностей. От его облаченного в строгий костюм несформированного утлого тела, от песьей мохнатой головки, от подслеповатых бегающих глазок веяло разящей силой, несокрушимой мощью, нечеловеческой энергией. Эта энергия порождала силовые линии, которые построили в подобострастный ряд оцепенелую толпу, заколдовали и пришпилили к потолку сонмище неистовых духов. Он шагал, и вокруг него слабо светился и потрескивал воздух, как вокруг высоковольтной линии. И казалось: протяни к нему руку, и ее оторвет страшным рывком.

Сарафанов узнал Ефимчика, банкира и нефтяного магната, тайного финансиста Кремля, невидимого идеолога правительства, творца негласных установок, меняющих политический курс страны, неформального эмиссара мировой элиты, управлявшей покоренной Россией. Антенны с рождественских елок вычерпывали из пространств энергию мира, направляли в зал, где ее подхватывали мерцающие под потолком геометрические фигуры. Транслировали потоки на Ефимчика, который шел окруженный светящимся фиолетовым полем, облаком ионизированных молекул.

Его сопровождал советник Президента, молодой экономист Ипатов, свежий, элегантный, холеный, склонивший в почтительном поклоне породистую широколобую голову. Спрашивал, продолжая начатый в пути разговор:

— И каково же, Роман Львович, мнение наших лондонских друзей? Как они видят ход мировых событий?

Ефимчик вошел в зал, меняя направление силовых линий, которые образовали вокруг него концентрические крути и эллипсы. Гости, словно намагниченные, выстроились по этим линиям, окружив своего кумира. Тот, не замечая их, отвечал своему спутнику, но так, чтобы ответ стал достоянием общества.